сорок, либо даже сорок пять.
Подполковник вел себя так, будто жены его вообще не существовало — не замечал ее, Хельма все время молчала, — и решения принимал сам, и просьбы исходили от него одного. «Наверное, в среде немецких военных так заведено», — предположил про себя Зорге. Он оторвался от сковородки, встретился глазами с официантом, стоявшим неподалеку, кивнул, подзывая, — тот, проворный, вышколенный, немедленно устремился к столику.
— У вас есть немецкий шнапс?
В глазах официанта промелькнула тень, словно бы он чего-то испугался, склонив виновато голову, он произнес тихо:
— Нет, к сожалению.
— А русская водка?
Официант горделиво поднял коротко остриженную, с ровным набриолиненным пробором голову:
— Русская водка есть.
— Бутылку на стол! — скомандовал Зорге, повернулся к супруге подполковника: — А вам, Хельма, я предлагаю отведать вина из розовых лепестков либо из плодов молодой черешни…
— Розовых лепестков? — Хельма оживилась. — Забавно.
— Вино совершенно необычное по вкусу. Но «молодая черешня» лучше.
Фрау Отт встрепенулась, на ожившем лице ее заиграла улыбка. В следующий миг она неожиданно рубанула рукой воздух: гулять так гулять.
— Давайте черешневое! — воскликнула она.
— Бутылку черешневого вина на стол! — эхом подхватил Зорге. — И соответственную посуду к вину. — Щелкнул пальцами. — А к водке не забудьте лед.
— Повинуюсь, господин. — Официант послушно наклонил голову.
Подполковник Отт тем временем взял в руки палочки, осторожно повертел их в пальцах и положил на стол.
— Сколько я ни пробовал брать еду этими зубочистками — ничего у меня не получается. Ни разу не взял…
— Ничего страшного. Сейчас мы потребуем вилку и нож, это добро в ресторане тоже имеется.
В зале было тихо, только где-то недалеко, как-то задавленно, глухо, словно бы из-под земли, доносились звуки барабана, создававшие ощущение покоя, отбивавшие ритм, которому должно было следовать сердце, Зорге прислушался к этому звуку и у него дрогнули кончики губ: звуки всякого барабана напоминают ему только об одном — о задымленном, исполосованном выстрелами прошлом, о солдатах, оставшихся лежать во Фландрии, эти ребята никогда не постареют, память их навсегда запечатлела молодыми, о дивной земле, где Рихарду было больно.
— А это удобно — есть вилкой и ножом, когда все вокруг едят палочками?
— Вполне удобно.
Когда официант разлил по стопкам холодную водку, Отт сказал:
— Я предлагаю, Рихард, перейти на «ты» и обращаться друг к другу по именам.
— За это и выпьем, Эйген, — проговорил Зорге согласно, — а следующий наш тост — за Хельму… Что бы мы делали без женщин?
Отт прогукал что-то себе под нос, будто голубь, и махом отправил водку в себя. Пил он, как большинство военных, без всякого смакования, без промедления отправлял любой напиток, даже самый дорогой, в желудок: хлоп — и нету! Только дразнящие остатки, пары винные, в воздухе болтаются. Отт подцепил вилкой ломтик сырого мяса, придержал его ножом и отправил на грозно шкворчавшую сковородку. Через несколько мгновений выдернул, посыпал солью, перцем и отправил в рот.
Восхищенно помотал головой:
— Вкусно!
Хельма, в отличие от мужа, с обеденными палочками справлялась легко — то ли навык был, то ли природная ловкость помогала, скорее всего, все-таки был навык, — подхватила кончиками скрещенных палочек сочащийся сукровицей мясной ломтик и опустила его в фыркающее масло.
— Значит, это и есть древний монгольский метод приготовления мяса? — Подполковник привычно выпятил подбородок. — Однако не дураки были эти монголы.
— Иначе бы не завоевали полмира, — подала голос Хельма, но муж не обратил на нее внимания.
— Что еще, кроме этого ресторана, есть приметного в Японии? — задал Отт неуклюжий вопрос. Как разведчик, он не должен был его задавать, но что произошло, то произошло.
— Советую посетить старую столицу островов Киото, — сказал Зорге, — и тебе, Эйген, и Хельме Киото понравится.
— А что там выдающееся водится?
— Дворец Нидзе, например… Раньше в нем жил сёгун. Дворец целиком сделан из резного дерева, будто шкатулка. Полы во дворце — поющие.
— По-птичьи, что ль, голосят?
— Почти. Поют на все лады… Как скворцы в нашей любимой Германии в весеннюю пору — так же дружно и красиво. Ну-у, еще… как кенари с подоконников домов в городе Магдебурге.
— О-о, Магдебург! — не выдержал Отт, взгляд его затуманился восхищенно. — Предлагаю выпить за нашу великую Германию.
Так и поступили.
— От Японии я в восторге, — заметил захмелевший Отт. — Великолепный флот… Вы знаете, Рихард, какой у Японии мощный флот?
Зорге сделал непонимающее лицо, хотя как молитву знал, сколько у японцев линкоров и линейных крейсеров, каков их тоннаж, сколько авианосцев и кораблей с артиллерией калибром свыше ста пятидесяти пяти миллиметров (такими пушками можно в несколько минут разнести в щепки город средней величины, — например, Киото), сколько находится на плаву подводных лодок, минных заградителей и тральщиков, как организовано управление морскими силами, и так далее — словом, знал все. Или почти все. Во всяком случае, больше, чем подполковник Отт.
— У Японии — великий флот, — произнес Отт громко, — великая авиация, великие сухопутные силы. Япония — страна будущего. Если мы заключим союз, то изменим весь мир, Германия будет владычествовать в Европе, Япония — в Азии.
Сколько раз слышал подобные слова Зорге — не сосчитать, они ему изрядно надоели. С вежливой понимающей улыбкой он наклонил голову:
— Целиком разделяю твою точку зрения, Эйген.
— Еще бы не разделять, — Эйген хмыкнул, — это — точка зрения фюрера.
Хельма в беседе по-прежнему почти не принимала участия — ей это было неинтересно, а вот к вину из молодой черешни она прикладывалась с интересом, щурила глаза довольно, будто многомудрая женщина с картин Тулуз-Лотрека (этого художника Зорге любил особенно), разглядывала его на свет, отпивала по глотку, задерживала во рту, придавливала языком к нёбу. Продолжал раздаваться тихий призывный стук барабана, будил гостей за столом, приглашал куда-то пойти. Посетителей в ресторане было немного — в основном семейные пары.
— Эйген, а в следующий раз давайте-ка отведаем другой японской еды — той, которая имеет португальские корни.
— Буду благодарен, Рихард.
— И я буду благодарна, — неожиданно подала голос Хельма.
Зорге не выдержал, улыбнулся — ну совсем как в гимназии…
— Мы будем тебе очень благодарны, Рихард. — Тяжелое лицо подполковника утяжелилось еще больше, подбородок выпятился угрожающе; несмотря на солидную внешность, подполковник захмелел быстро, очень даже быстро, — где-то в его организме имелась слабина. На лбу Отта выступили мелкие искринки пота, щеки покраснели.
Из ресторана вышли в темноте. Город понемногу успокаивался, в небе подрагивали неровные пятна — следы электрических сполохов, да и само небо имело цвет слабого электрического всплеска, сплошного, затяжного, в этом поле и плавали живые светлые пятна; шум автомобилей, доносившийся до ресторана, был придушенным, он слабел на глазах: город укладывался
