— Стоять! — рявкнула она.
— Я упал, немного испачкался, но сейчас все отмою и следы за собой протру…
Комендант этажа вперила руки в бока и, прищурившись, справилась:
— Теперь-то какую пакость делал?
— Нет, — завертел головой. — Я в павильоне был, засиделся, а на обратном пути шел и упал.
— Угу, — недоверчиво хмыкнула она и кивнула, — мойная там.
И я под тяжелым взглядом пошел туда.
Отмывшись, вышел и нарвался на пристальный взгляд мадам.
— Ссадины тоже сами проступили?
— Угу.
— Кто?
— Не знаю, темно было…
Потом стирал костюм, расправлял, развешивал… — и лег под утро. Не удивительно, что встал с большим трудом, клевал носом и опоздал в столовую. И если бы не мадам Пуасси, угостившая бутербродом, не знаю, как бы высидел лекции.
На русловедении присутствовал, но ничего не слышал. Подперев рукой щеку, дремал.
На уроке художества оживился. Преподаватель раздал нам копии одной гравюры, листы, карандаши и предложил срисовать ее.
Ладно. Со всем старанием, высунув язык, я пытался изобразить поляну с лошадью и жеребенком.
Рисовал и правой рукой, пробовал и левой. Умом подмечал, что не так, но руки жили своей жизнью и чертили каракули. Из-за вытянутых тел животных, морд с неправильным прикусом и поджарым животом, как у голодной собаки, лошади мало походили на себя. Да и деревья с кустарниками на заднем фоне тоже выходили неказистыми. Зачет я получил просто за присутствие и старание. Оглядев мои испачканные пальцы, кончик носа, преподавательница вздохнула и сказала:
— Свободен.
Я обрадовался, но следующей парой шло чистописание. И преподавала этот предмет, конечно же, мадам Луанир. Увидев меня, она стиснула руками указку, с которой вошла в класс и, с плохо скрываемым злорадством, процедила:
— Вопет к доске!
Встал, подошел, искоса посмотрел на ее натянутую улыбку и тихо предупредил:
— Со вчерашнего дня я грамотнее не стал.
— Ничего, ничего! — ехидно растянула губы наставница. — Раз сегодня чистописание, а ты вдруг стал правшой — вот и займемся правой рукой. Научить тебя грамотности уже не мечтаю, но изящным вензелям — да! — отчеканила громко и бросила на стол кусок мела, который от удара раскололся на две части.
— Для обоих рук! — рассмеялись в аудитории.
Весь урок я выводил один и тот же мудреный завиток. Когда доска заканчивалась, Луанир с удовольствием злодейки заставляла стирать и начинать сначала. К концу урока я не стал писать лучше, однако она довольно улыбнулась.
— Ничего-ничего, Вопет. До конца полугодия при должном старании добьешься успеха, — явно намекая, что проследит за этим.
Кодексоведение — четвертая лекция далась с неимоверным трудом. Я сидел за первой партой, засыпал и едва удерживал голову на весу. Из-за бессилия и тяжести она склонялась ниже и ниже. И я боялся, что во сне развалюсь на столешнице.
Вечером уже не хотел ни есть, ни искать материал к лекциям. Просто лег на постель и заснул.
Однако утром проснулся со слабостью. Кружилась голова. Кое-как умылся, натянул форму и побрел в столовую. Дежурившие в раздаточной студиозы даже не придрались, что явился рано. Выдали порцию, отметили меня, а потом долго наблюдали, как я медленно жую кашу.
На урок аверского успел вовремя. Абсолютно ничего не понял, но язык красивый.
На почвоведении записывал через слово. Наверно, зря, потому что моим почерком можно тайные послания шифровать. Главное потом самому догадаться чего написал.
На русловедении пытался вникнуть в способы определения заторного уровня воды при проектировании мостов, в обязательную для начинающего погодника сверку магических данных с метками высоких вод, осмотром состояния поймы, расположенности строений, оценки повреждений и прочее.
В обеденный перерыв пошел в библиотеку: отдать многострадальную книгу, взять другую и заодно переждать наплыва студиозов в столовой. Шел, составляя речь для библиотекаря, если он заметит чуть пожелтевшие края страниц, но на высокую фигуру инквизитора невозможно было не обратить внимания.
Он шел, рассекая почти единый поток студиозов. И наблюдать, как при виде его все расступаются, было так удивительно.
Я думал, магистр проследует прямо, однако он свернул и шел прямо на меня.
— Здравствуйте, магистр Митар, — произнес. Смялся и еще тише пробубнил: — Спасибо вам.
— После занятий зайди ко мне.
— 3-зачем? — вздрогнул я. Неужели знает?
Инквизитор ушел, а я из-за оцепенения так и замер посреди коридора, наводненного учениками. Вдруг неожиданный, грубый толчок отбросил к стене. От удара головой потемнело в глазах, и за спиной кто-то злобно процедил:
— Шевелись, недоумок!
Раздался хохот. Чтобы не расплакаться, стиснул зубы и часто задышал, ведь на меня смотрели.
Сдерживая слезы, поспешил скрыться в полупустом закутке, чтобы успокоиться. И лишь тогда спохватился:
«Голос тот же! — сердце забилось. — Надо узнать обидчика в лицо!» — и бросился обратно.
Высокого, рослого студиоза с черными кудрями, возвышавшегося над остальными учениками более чем на полголовы, заметил в конце коридора. Он шел в компании рыжего, наглого толстяка и какой-то девицы, ступающей гордо, с высоко поднятой головой. Я не видел их лиц, но таких заносчивых студиозов сложно не запомнить.
«И что я им сделал?!»
На последнем уроке — кодексоведении — был сам не свой. На носу зачет, но все мысли о ненависти ко мне, инквизиторе и предстоящем вечером разговоре. Навалившиеся тяжесть, страх — лишали сил и сосредоточенности. Еще после ночной неприятности плохо себя чувствовал. И, вообще, кажется, я заболеваю. Купание в холодной жиже не прошло бесследно. Из-за волнения бросало в жар, голова разболелась. К тому же я маялся: идти к магистру сразу после лекций или отложить визит на потом?
«Отсиживаться, кроме комнаты, негде. Но если прилягу — засну и выведу магистра Митара из себя. А такого злить — как перед цепным псом руку к его миске тянуть. Ладно, будь что будет…» — и направился к нему.
Он жил на втором этаже моей же северной башни. Комнату уточнил у коменданта. Подошел к добротной двери и постучал. Тишина. Поднял руку, чтобы быстренько еще раз постучать, не услышать ответа и тут же убежать со спокойной совестью, однако дверь распахнулась, и повеяло ягодным отваром и чем-то вкусным.
— Хм, рановато пришел, — магистр стоял, облаченный в штаны и обыкновенную рубаху, без широкой инквизиторской туники. — Даже ужин пропустил?
Я молчал. Какая ему разница, пропустил или нет.
«Эх! Если бы я был таким же высоким и сильным…» — стараясь скрыть зависть и восхищение, мельком оценивал широкие плечи, мощные руки магистра. Явившись не вовремя, я отвлек его от ужина, и теперь он стоял передо мною, откусывал кусок от пирога, и его пальцы оказались перед моим носом. Я даже видел темные волоски, покрывавшие мужские пальцы.
