моя сестра и я люблю ее. Прошу вас, не будьте с ней слишком суровы!
– Бесси, ее брак в моих руках. Я мог бы устроить ее помолвку с каким-нибудь влиятельным принцем и заключить выгодный союз для себя, для Англии! Или выдал бы ее за знатного лорда, чтобы обеспечить его лояльность и вознаградить. Неужели мне нужно объяснять это вам? Сестра или не сестра, она совершила тяжкий проступок. Я запрещаю ей находиться при дворе и конфискую земли, которые ей оставил лорд Уэллес. Будьте благодарны, что я не упрятал ее в Тауэр!
Он ушел, сердито топая сапогами, туда, где был привязан его конь. Елизавета никогда еще не видела своего супруга в таком бешенстве. Ей хотелось, чтобы он поскорее успокоился и смягчил свой гнев против Сесилии, которая останется нищей без своего дохода, и тогда именно ей, Елизавете, придется содержать ее.
Утерев глаза, Елизавета позвала детей, и те с опаской подошли к ней.
– Ваш отец рассердился из-за одного важного государственного дела, – сказала она им. – Не беспокойтесь. Ему нужно было выговориться. Пойдемте вернемся в замок.
Сразу по возвращении Елизавета поспешила в покои леди Маргарет. Та сдружилась с Сесилией после того, как сестра Елизаветы овдовела. Маргарет наверняка придет на помощь.
Войдя в комнату, Елизавета увидела там Сесилию, которая заливалась потоками слез, а Маргарет держала ее за руку и уговаривала не предаваться отчаянию.
– О моя дорогая! – воскликнула Елизавета и подбежала к сестре с объятиями.
– Вы знаете, – произнесла Маргарет.
– Генрих сказал мне. Он намерен запретить Сесилии бывать при дворе и конфисковать ее земли.
– Может быть, он сказал это в сердцах, – молвила старая леди, – и вскоре отменит свои распоряжения или, по крайней мере, определит более мягкое наказание. Он не мстителен.
– Да, но он очень зол, – сказала Елизавета.
– Бесси, я люблю Томаса! – крикнула Сесилия. – Я послушно выходила замуж дважды из политических соображений и потеряла обоих супругов. Не понимаю, почему я не могу теперь сама сделать выбор и следовать велениям своего сердца.
– Бог знает, Генрих смотрит на это иначе, – рассеянно проговорила Елизавета. – Лучше бы вы сперва посоветовались со мной. Я бы перевернула небо и землю, лишь бы помочь вам. Но поставить Генриха перед свершившимся фактом – это было крайне опрометчиво. Вы только усложнили дело для самой себя. Скажите мне, что такого в этом Томасе?
– Он любит меня. С ним я чувствую себя прекрасной и особенной. И он добр. Я уверена, он вам понравится! – Сесилия вдруг вся засветилась.
– Смею сказать, наверное, так и было бы, но мое мнение о нем не имеет значения, сейчас проблема не в этом. Сис, пожалуйста, не волнуйтесь. Я подумаю, как смягчить Генриха.
Она попыталась – за ужином тем же вечером. Использовала все виды оружия, какие только имелись в ее арсенале: мольбы, уговоры, слезы, просьбы сжалиться над сестрой ради ребенка, который лежал у нее под сердцем… Ничто не помогало. Наконец терпение Елизаветы истощилось, она бросила ложку на стол и закричала:
– Неужели у нас сейчас мало проблем, чтобы вы так строго обходились с Сесилией? Я живу в печали, Генрих. Мы оплакиваем нашего сына. Мне нужно как-то примириться с мыслью, что мои братья были жестоко убиты. Не добавляйте нам горестей. Мне нужно, чтобы сестра была со мной. Для меня важно любое утешение и поддержка, которые я могу получить.
Генрих отвел взгляд:
– Бесси, я прежде всего должен быть королем, а уж потом отцом и мужем. Сесилия сама навлекла на себя беду, я тут ни при чем. Если я не преподам ей урок в пример другим, найдутся те, кто решит, что со мной можно не считаться, и это пройдет безнаказанно, а я этого не допущу!
Мольбы Елизаветы не были услышаны. Ее саму потрясло поспешное и безрассудное замужество Сесилии, но гневалась она теперь исключительно и только на Генриха, который проявлял такое непреоборимое упрямство. Елизавету сильно задело нежелание короля снизойти к ее мольбам и уважить ее чувства.
– Я устала, – сказала она. – С вашего позволения, пойду к себе.
– Спокойной ночи, – сказал Генрих, осушая кубок.
Елизавета ушла, кипя от возмущения. Что с ним случилось? Неужели у него нет сердца?
Глава 24
1502–1503 годы
Дамы готовили Елизавету ко сну, а ее ум бурлил от недовольства, и оно было связано не только с Сесилией. Обжигала болью мысль, сколько горя причиняет Екатерине нерешенная судьба Уильяма Куртене, и это тоже вина Генриха. Политика у него, казалось, шла впереди жалости и человеческого сочувствия, если уж на то пошло! Как он отправил Артура в Ладлоу посреди зимы, настаивал, что мальчик к этому готов! Нельзя было так рисковать, никогда, ни за что. Они оба тревожились о здоровье Артура, но нет, Генрих проигнорировал чутье ее материнского сердца и решил полагаться на мнение доктора Линакра. Елизавета чувствовала, что ей трудно простить Генриху катастрофические события, которые он принес в ее жизнь, не говоря уже о несчастьях, обрушившихся из-за него на сестер.
Она больше не могла сидеть спокойно и ждать, пока ей расчешут волосы. Прогнав жестом руки своих дам, Елизавета сама забралась в постель, продолжая злиться. Ей казалось, что они с Генрихом стали близки как никогда, пережив тяжелую утрату, но она ошибалась. Похоже, он очерствел. Почему он так зол?
Ответ мог крыться в другом тревожившем ее деле. Елизавета по-прежнему с болью в сердце примечала, каким восторженным взглядом Генрих смотрит на Кэтрин Гордон, с каким почтением относится к ней. Она полагала, что ее брак основан на верности и взаимной поддержке, но то, как Генрих вел себя в последнее время, заставило Елизавету усомниться в этом. Каждый раз, глядя на себя в зеркало, она видела растолстевшую матрону с печальным лицом, давно утратившую свежесть юности, измотанную семью беременностями. Разве может хоть один мужчина не предпочесть ей милую, цветущую молодостью Кэтрин, яркую и с такими мягкими манерами? Елизавета продолжала твердить себе: нет никаких свидетельств того, что интерес Генриха к этой молодой особе хоть когда-нибудь выходил за рамки рыцарственного увлечения. Но она все равно ощущала угрозу для себя.
Елизавета решила на некоторое время уехать, желая показать Генриху, как глубоко он ее обидел. Они редко путешествовали отдельно друг от друга, разве что паломничества Елизавета совершала одна, и вообще не любили разлучаться. Она помнила, как Генрих спешил вернуться домой после военных действий во Франции, потому что сильно по ней соскучился. Теперь она хотела снова заставить его скучать по себе, пусть поймет, какой урон он наносит их браку. А сама
