кто попугливее – тот и вовсе удерёт!
Однако Йен, кажется, в советчиках и вовсе не нуждался.
Пошарив на дне дорожной сумки, он извлёк нечто вроде большого компаса, только без стекла и без делений, и раскрутил стрелку. Та завертелась сильнее, сильнее, постепенно разгораясь, а потом вдруг остановилась, точно в воздух вмёрзла.
Тонкий белесоватый луч указывал путь через город, изгибаясь на поворотах.
– Так-то лучше, – усмехнулся Йен и, помахивая саквояжем, точно он ничего не весил, скрылся в переулках.
***
Есть профессии, которые вынуждают человека просыпаться задолго до рассвета. Скажем, пекарь, приятель господина Паскаля, вставал затемно, чтобы замесить тесто, растопить печь хорошенько и к утру наполнить округу ароматом свежих багетов, кренделей, белых лепёшек и тёмного хлеба, чуть солоноватого на вкус. И пастух тоже рано выгонял стада за холмы, и рыбаки тоже спускались к реке, едва разгорится восток… Другие же, как хозяин «Жареного индюка», вставали поздно, ибо и ко сну отходили далеко за полночь, когда выдворяли за порог последнего выпивоху. Впрочем, и ранние пташки, и поздние находят известное удовольствие в своём распорядке дня.
Но есть бедолаги, у которых сама их природа противоречит гармонии.
Господин Тадок, гробовщик, и рад был бы выполнять работу исключительно при свете дня, но вот беда – никак не мог заставить себя проснуться раньше полудня. Когда жива была жена, и дети ещё не обзавелись собственными семьями и крышей над головой, кое-как его в четыре, а то и в шесть рук расталкивали спозаранку. Но, овдовев, Тадок стал вставать позже, позже, пока не обзавёлся репутацией чудака, который тёмные свои дела делает – сколачивает гробы и готовит усопших к погребению – исключительно под покровом ночи.
К счастью, помирали в Лерой-Мартине не так уж часто, так что господин гробовщик не перетруждался – за исключением последних двух недель, когда к нему зачастили клиенты другого рода, мучимые исключительно любопытством.
– Кто там ломится? – ворчливо откликнулся он из дома, услышав настойчивый стук. – Кому там неймётся?
И – приоткрыл дверь, с подозрением выглядывая наружу.
Йен ослепительно улыбнулся, приготовившись уговаривать, обманывать, блефовать, а если понадобится – и очаровывать.
В буквальном, разумеется, смысле.
– Мой добрый друг, я работаю в журнале «Мир неведомого», и к вам меня привёл один деликатный вопрос…
– Один вопрос – одна серебряная монета, – отрезал господин Тадок, и розовый дым, сунувшись было к нему, тут же развеялся. – Скидок не делаю, больше спрашиваешь – больше платишь. Банкнотами не беру. А за старую добрую золотую монету соглашусь, пожалуй, распить бокал-другой вина и вспомнить всё, что знаю.
Выслушав его, Йен просто расцвёл:
– Вы замечательный человек, просто замечательный! – горячо произнёс он и пожал гробовщику руку. – Великий Хранитель, всем бы такую честность! Как насчёт золотой монеты и бутылки вина?
– Если вино будет хорошее, я даже привирать не стану, – пообещал гробовщик. – Но только до третьего бокала, а там уж сердцу не прикажешь.
До сих пор доподлинно не известно, правда ли, что золото открывает все двери, но некоторые – несомненно, и причём без промедления. Очутившись внутри похоронного дома, Йен с интересом завертел головой по сторонам: в подобных местах прежде бывать ему не приходилось. Правую часть обширного помещения занимала мастерская с плотницкими инструментами, левую – готовые гробы и длиннющий каменный стол, на котором сейчас лежала только роскошно отделанная крышка из тёмного дерева.
– Это для дурачков и для зевак, – пробурчал господин Тадок, проследив за направлением взгляда. – Работать-то я работаю в пристройке за домом, там и свету побольше, и с дороги меня вечерами не видать. А ты, малец, любопытствуешь или себе на старость обновку присматриваешь?
– Можно и себе заказать, не обязательно на старость, – откликнулся тот, ощупывая резные узоры на лакированной крышке. – Что-то простое и элегантное. А то помру не вовремя – и уложат меня в какой-нибудь безвкусный ящик, расписанный, как дамская шкатулка для украшений.
– Тебе не всё равно будет, где лежать? – сурово переспросил гробовщик.
Из-за его лица, словно бы вечно недовольного, с опущенными уголками губ, горбатым носом и клокастыми бровями, неясно было, то ли он шутит, то ли сердится взаправду.
– Ну, если меня неправильно похоронят, я не поленюсь из мёртвых вернуться, – серьёзно ответил Йен и похлопал по крышке ладонью. – Впрочем, гроб – это дело личное, оно подождёт. А работа ждать не будет. Итак, добрый господин, скажите: вы готовили к погребению людей, убитых в доме господина Паскаля?
Вопрос был невзаправдашний, на пробу: про похороны уже гвардеец поведал во всех подробностях. Однако для начала беседы лучше нет, чем спросить что-то простое и давно известное – а как иначе оценить честность и правдивость рассказчика?
– А кто ж ещё? Других гробовщиков у нас нету, – хмыкнул господин Тадок, доставая кружки из ящика с инструментами. – Доставай своё вино, мил-человек, и спрашивай, чего хотел. Только сразу скажу: призрака я не видал, и сдаётся мне, что это выдумка для дураков.
Гвардеец про потусторонние явления ничего не говорил, а потому Йен сразу насторожился:
– Какого призрака?
Господин Тадок только плечами пожал, разливая вино по кружкам, и приволок два неказистых табурета из мастерской.
– Ну, кто говорит, что видел над могилой Блонвенн голубые огоньки, как над болотом, а кому и вовсе женщина в венке померещилась – мол, она-то загадку и загадала про четвёртого. Да только не стала бы Блонвенн цветов на себе носить, она б лучше второй раз померла, – добавил он с искренним огорчением.
– А вы её знали? – полюбопытствовал Йен.
– Ну, близко-то не знал, но с моей дочкой она дружбу водила, – вздохнул гробовщик и сделал долгий глоток. Взгляд сразу повлажнел, затуманился. – Хорошая была женщина. Не слушай, что про неё говорят. Мужа она своего любила и не стала бы ему изменять, тем более – с этаким страховидлом.
– Которого без головы нашли? Люди говорят, что он, напротив, красавчиком был…
– Ага, красавчик – ночью привидится, так подушкой не отмашешься, – усмехнулся господин Тадок.
И – рассказал преинтересную штуку.
Слух про то, что убитый мужчина был любовником госпожи Паскаль, запустил не кто иной, как гвардейский медик, который первым его осмотрел – сразу после господина Поля, старшего офицера гвардии. Мол, облика погибший был ангельского: и локоны медные, и лицо, словно у статуи в Королевском
