сотрясаясь всем телом от дрожи. У его ног лежал опрокинутый стул. Ригель оскалил стиснутые зубы, а его руки, пронизанные неконтролируемой дрожью, представляли собой сгусток нервов, готовых взорваться. Я смотрела на него, окаменев от ужаса.
— Что… — я не договорила, увидев, как его пальцы конвульсивно сжимают рамку.
У Ригеля был приступ. Он зажмурил глаза, содрогаясь от боли, которая доводила его до полуобморочного состояния. Упал на колени, стекло рамки разбилось в его руке, на пальцах выступила кровь. Ригель схватился за голову, судорожно впиваясь в волосы. Я сжалась, глядя на него.
— Ригель…
— Не подходи ко мне! — проревел он свирепо.
Я смотрела на него с болью в сердце, ошеломленная такой реакцией. У Ригеля расширились зрачки, черты лица исказились до неузнаваемости. Он не хотел, чтобы я видела его в таком состоянии, не хотел, чтобы его вообще кто-либо сейчас видел, но я не оставлю его одного. Я шагнула к нему, но он снова прорычал по-звериному: звериному:
— Я велел тебе держаться подальше!
— Ригель, — прошептала я миролюбивым и ласковым голосом, — ты не причинишь мне вреда. Его дикие глаза смотрели на меня из-под взлохмаченных волос. В грубости Ригеля я слышала страдальческий крик, который рвал мое сердце на части. Я знала, что во время таких приступов он может быть опасен для окружающих, однако за себя не боялась. Я медленно пошла к Ригелю, стараясь казаться спокойной и беззащитной, а он смотрел на меня, тяжело дыша. Я боялась напугать его, вызвать в нем еще более бурную реакцию, но дрожь в его теле постепенно ослабевала, а это значило, что приступ отступал.
Подойдя к Ригелю, я села рядом с ним на пол. Он отвернул от меня лицо, но я видела, что он сцепил зубы, на виске вздулась вена. Я скользнула рукой по его груди и легонько его обняла.
Сердце Ригеля билось как сумасшедшее, он все еще дрожал.
— Все хорошо. Я здесь, — прошептала я как можно мягче, так как знала, что мой голос поможет ему успокоиться.
Ригель впился ногтями в ладони. Я боялась, что он поранил голову, но не шевельнулась, чтобы проверить: пока рано. Сейчас ему нужны спокойствие и тишина.
На полу среди окровавленных осколков лежала наша помятая и местами порванная фотография. Ригель смотрел на разбитую рамку и осколки, казалось, целую вечность.
— Я — катастрофа.
— Потрясающая катастрофа, — добавила я.
Он едко ухмыльнулся, но я не уступала — прижалась щекой к его плечу, отдавая ему все свое тепло.
— Ты не такой. Нет… Даже не смей об этом думать, — сказала ласково я, а так как ответа не последовало, продолжила: — А знаешь, что за цветок я тебе принесла? Амарант. То есть «тот, что не увядает». Бессмертный цветок, как и мои чувства к тебе.
Я улыбнулась и закрыла глаза.
— Он отличается от других растений. Почти не требует ухода, странный на вид и очень стойкий.
Он сильный, как и ты. Амарант такой, какой он есть, этим и хорош.
Я не знала, дойдут ли до Ригеля мои слова, но хотела, чтобы он понял: если я не могу забрать себе хотя бы часть его боли, возможно, мое присутствие сможет ее облегчить.
— Перестань меня нахваливать. Я никогда не стану нормальным человеком, — признался он. Я знала, как сильно болезнь влияла на его психику. Приступы не только истощали его физически, но затуманивали его разум. Они делали Ригеля неадекватным, раздражительным и рождали в нем настолько глубокое чувство разочарования в себе, что он отрекался от своей личности.
— Неважно.
— Еще как важно, — обиженно прошептал он.
Нет. И знаешь почему? — спросила я кротко. — Потому что ты идеально мне подходишь. Мне нужен любой Ригель, со всеми недостатками, слабостями и поломками. Ты мой самый милый и самый противоречивый волк…
Я снова переусердствовала со словами, но Ригель сейчас казался таким беззащитным и слабым, что надо было защитить его от самого себя. Я вспомнила, как после несчастного случая чуть не довела себя до смерти, потому что не могла смириться с тем, что могу его потерять. В то время я была слишком молода, чтобы понять, как сильно я ошибалась, но и сейчас я готова отдать ради него всю себя.
— Я здесь ради тебя и всегда буду рядом с тобой…
Поцеловав его в плечо, я встала, сходила в ванную и вернулась со всем необходимым. Смочила ватный тампон дезинфицирующим средством и аккуратно промокнула им порезы на его руках. Ригель молча следил за каждым моим движением. Наконец смазав все порезы, я достала из кармана пластыри и наклеила один на его указательный палец. Я выбрала фиолетовый, такой же, как тот, что приклеила ему на грудь несколько лет назад. Возможно, Ригель тоже об этом вспомнил, потому что он поднял голову и посмотрел мне в глаза. Я мягко ему улыбнулась.
— Позволь мне смотреть на тебя, потому что ты на себя смотреть не умеешь.
Я поцеловала его руку и, прежде чем он успел среагировать, прижалась к его груди. Ригель меня не обнял, его руки все еще дрожали. Но его сердце было со мной, оно билось об мое сердце.
Наши души взялись за руки и шли под звездами. Снова.
Я осталась с ним в эту ночь. Позвонила Анне и рассказала о случившемся, признавшись, что не хочу оставлять его одного. Всю ночь я гладила его по волосам и ждала, когда утихнет головная боль. Внезапный приступ наверняка произошел из-за усталости, накопившейся за последние несколько месяцев. Интенсивная учеба в университете и репетиторство не могли не сказаться на его здоровье. Да, так и есть, приступ — следствие стресса, решила я, и думала об этом до утра, пока с тяжелым сердцем не вернулась домой.
Не помню, как и чем я пообедала, потому что перед глазами все еще стоял Ригель, обхвативший голову окровавленными пальцами. Хотелось перемотать мысли, как старую пленку, но я должна пережить тот момент заново и подумать, каково было Ригелю терпеть эту боль всю жизнь. Звонок в дверь вырвал меня из тревожных мыслей. Я пошла открывать, гадая, кто это. Может, Норман заехал на ланч и обнаружил, что забыл ключи.
На пороге стояла Аделина. Я сразу вспомнила о пропущенных звонках и о том, что так ей и не перезвонила. Она смотрела на меня с беспокойством. Я схватилась за
