года и как-то сказала:
— А знаешь ли ты, что я раньше тебя на свет появилась? Ты молодеть будешь, я стариться.
Он рассмеялся, губу закусил понарошку и смотрел на нее с таким обожанием, так притягательно, что Даша к нему потянулась, стала клониться, никнуть. Он обнял ее, поцеловал… А потом она услыхала слова от него:
— Мой отец говорит — одно золото не стареет. Только нам еще стариться рано. Надо сначала пожить-поту жить.
Именно в эту встречу они и пришли к согласию, что после развода с Хариным поженятся…
Сейчас, повернувшись в постели со спины на бок, вздохнув, Даша подумала: «Ничего не должно с ним случиться. Глупая! Разбередила душу сама себе страхами и мучаюсь все эти дни. Спи давай, спи!»
И вскоре опять уснула.
Кто рано привык вставать изо дня в день, тому будильник не нужен. В семь утра Даша была уже на работе, Алевтина чуть припоздала. К восьми часам готовка завтрака закончилась. В морозном светлеющем воздухе от столовой распространялся вкусный дух жареного мяса, овощей, приправ. Собаки спозаранок терпеливо сидели у входа, ожидая, когда им вынесут кость или вывалят объедки. Морды у псов бездельные, добрые, хвосты приходят тотчас в движение при виде идущих на завтрак вахтовиков. В охотничьем смысле толку от этих собак никакого, а так — веселят людей.
Откормив смену, Алевтина убежала ненадолго к себе, Даша осталась в столовой одна. Сквозь наросший лед на окнах просачивалась синева, можно было уже обходиться без света. Выключив лампочки, она принялась чистить картошку к обеду. Занятая обычным делом, успокоенная, Даша в мыслях теперь посмеивалась над собой. Какая ж она мастерица, однако, нагораживать страхи без всякого повода!
Снег заскрипел за балком-столовой, кто-то к двери подошел и остановился. По шагам Даша определила, что это не Алевтина, у той шаги семенящие, мелкие, легкие. Даша вытерла руки о фартук, поднялась с табуретки, чтобы пойти открыть двери и посмотреть, кто это там стоит за порогом и слушает. Но она не успела и с места сдвинуться, как дверь распахнулась, и с клубами морозного белого пара, слегка пригибаясь под косяком, вошел Михаил Савушкин.
— Не осталось ли здесь чего-нибудь вкусного для голодного человека?!
Он стоял, улыбался, глядя на Дашу, довольный, что, своим неожиданным появлением привел в растерянность молодую, милую его душе женщину. Вон как замерла, точно остолбенела.
— Мишенька, ты откуда? — счастливым голосом произнесла она. — Честное слово, точно снег на голову!
— Да ведь зима, Даша! Все кругом в снегах и сугробах! Трубовоз шел груженый сюда, место в кабине не занято, я и подъехал узнать, почему тебя до сих пор в Кудрине нет. Что случилось?
— Начальник орса не смог нам с Алевтиной найти замену. Упросил повахтовать еще.
— Ну, я ему покажу! Ну, он от меня услышит! — шутил Михаил. — Нет, в самом деле, крепко заставили меня поволноваться.
— И я волновалась. Ночью этой проснулась, таращу глаза в потемки. Оказалось, что переживания мои к добру, а не к худу! Садись, кормить буду, Миша.
Он ел и рассказывал ей о зимовье, о волках, которые там неожиданно появились в лесах, испугали коня отцовского, что Соловый, хоть и старый уже, не дал себя погубить — ускакал до Тигровки, после оттуда его привели. Хрисанф Мефодьевич тяжело шел по снегу к избушке, остыл, намучился, но болезнь никакая к нему не пристала — крепкий все же старик, выносливый.
И Даша Михаилу рассказывала про свое, и в первую очередь — о медичке Ольге Федоровне, которая, можно сказать, прописалась в балке у Харина. Борис Афанасьевич тоже болел, Ольга Федоровна за ним ухаживала…
— Это к лучшему, — вздохнул Михаил. — Теперь он освободит тебя.
Савушкин решил дождаться конца Дашиной вахты и сразу лететь с попутным вертолетом к отцу. Даша узнала, что он рассказал о ней Хрисанфу Мефодьевичу, не стал больше таиться. Теперь отец их вместе ждет в зимовье.
Жил Михаил в бараке с парнями, а днем уходил в балок к Даше, когда та бывала свободной. Он читал книги по нефти, бурению: желание его стать буровиком не ослабло, а еще пуще укрепилось. И разговоры теперь у них с Дашей были нередко на «нефтяные темы».
Михаил давно уже высказал мастеру Калинченко желание стать бурильщиком. Договорились, что после отпуска Савушкин отправится в Нефтеград, там здорово этому учат, и практика будет сразу на месте. А пока Михаил сам себя натаскивал в теоретическом плане.
Вся «жизнь» скважины, оказалось, по времени разделяется на два периода. Первый длится года четыре, когда подъем нефти идет за счет пластовой энергии — от горного давления, а еще от газа, растворенного в ней. Второй — это механизированная добыча, потому что увеличивается обводненность продукции, повышается ее плотность. Тут и нужно прийти скважине на помощь.
«В чем она выражается, эта помощь?» — спрашивал себя Михаил, как будто он уже был на экзамене.
И отвечал по памяти:
«Уменьшить плотность поднимаемой жидкости путем ввода в нее газа. Уменьшить величину столба жидкости в скважине, оказывающего давление на пласт за счет использования насосов».
Здесь тоже необходимо как следует разобраться, и Михаил старался уразуметь сложности. Различные способы газлифта, когда нефть поднимают из скважины с помощью закачки газа под огромным давлением, он усвоил, да так, что вполне грамотно порассуждал однажды с Калинченко на эту тему. И насосы различные были ему известны.
— А про ультразвуковой насос ты слышал? — спросил мастер.
— Нет.
— Ну, это дело будущего. Добыча нефти с помощью ультразвука предотвратит осложнения скважины — отложение в ней парафина, солей. — Калинченко смотрел на Михаила Савушкина с обычной своей приятной улыбкой. — Хорошо, интересно жить и работать, Миша, когда есть впереди надежда!
Михаил с увлечением вникал в то, что ему предстояло со временем делать. Но в конце концов чтение надоедало, и они с Дашей уходили гулять по зимнику.
Холода отпустили, дышалось легко.
