если такие молоденькие девушки столь радушно принимают монахов?»
Наш почтенный наставник выступил вперед, поздоровался и последовал за девами. Пройдя через деревянную беседку, он осмотрелся и пришел в изумление. Оказывается, кругом никаких жилых строений не было и в помине, а виднелись одни только
Высокие горные кряжи,
Узловатые жилы отрогов…
Высокие горные кряжи
Вершинами туч достигали,
Узловатые жилы отрогов
До самого моря тянулись,
Уходили в туманные дали.
К мосту направляясь, дорога
Песчаной змеей изогнулась;
Любуется каменный мостик
Игрой прихотливой потока,
Его синевою глубокой.
Деревья огромного роста
Красуются пышным цветеньем,
Цветы состязаются в красках,
А гости пернатые – в пенье.
Лиан кружевное плетенье,
Стеблей их крученые связки
Стволы обвивают красиво
И льнут к ним и стелятся льстиво…
Свой запах струят благовонный
Причудливые орхидеи,
В нарядах пятнистых, червонных,
Меж темными листьями рдея.
Прекрасная эта обитель
Пэндао155 красой превосходит.
В ней истинной веры ревнитель
Приют себе верный находит.
С горой Тайхуаскою схожа
Гора эта высью и видом,
Здесь оборотня не потревожат
Ни схватки с врагами, ни битвы.
Поститесь, творите молитвы,
Дела свои тихо вершите,
Лихой вас сосед не увидит,
Никто вас ничем не обидит,
Живите себе как хотите!
Одна из девиц прошла вперед, распахнула настежь обе створки каменных ворот и предложила Танскому монаху войти внутрь. Сюань-цзану ничего не оставалось, как принять предложение и войти. С любопытством стал он разглядывать помещение. Все столы и скамьи были сделаны из камня. Отовсюду веяло холодом, словно в подземелье. На душе у Танского монаха вдруг стало тревожно. «Здесь все предвещает скорее несчастье, чем счастье», – подумал он про себя. Девицы тем временем продолжали весело щебетать и смеяться.
– Сядь, посиди с нами, почтенный наставник! – ласково предлагали они.
Танскому монаху было неловко отказаться, и он сел, но вскоре вздрогнул от неожиданности.
– Уважаемый наставник! Ты на какой горе обитаешь? и на что собираешь подаяние? На починку дорог и мостов или на постройку храмов и пагод? А может, на отливку изваяний Будды и печатание священных книг? Покажи нам, где у тебя ведется запись подаяний?
Девицы наперебой задавали Танскому монаху вопросы.
– Я вовсе не собираю подаяний на что-нибудь, – отвечал Танский монах.
– Так зачем же ты пришел сюда, если не за подаянием? – спросила самая бойкая девица.
– Я иду из восточных земель великого Танского государства, – с достоинством произнес Сюань-цзан, – на Запад в храм Раскатов грома за священными книгами. Путь мой как раз проходил через ваши места; я сильно проголодался, а потому и решил попросить у вас пищу и сейчас же отправлюсь дальше своей дорогой.
Девицы еще больше обрадовались.
– Вот хорошо! – кричали они в восторге. – Недаром говорится в пословице: «Монах из дальних стран лучше разбирается в священных книгах». Сестрички! Такого случая нам упускать нельзя! Давайте скорей готовить пищу.
Три девицы остались с Танским монахом и развлекали его разными разговорами и беседами о ниданах156, а остальные четыре отправились на кухню, где, засучив рукава и подоткнув подолы, рьяно принялись за стряпню. Вы хотите знать, читатель, что они готовили? Оказывается, у них был заранее вытоплен человеческий жир, тушилось и жарилось человеческое мясо, причем пережаренные дочерна волокна были подделаны в виде жженой вермишели, а жареные мозги приготовлены как бобовый творог. Еду принесли на двух подносах и расставили на каменном столике.
– Почтенный наставник! Просим к столу, – пригласили девицы. – Впопыхах мы не сумели приготовить изысканных яств. Поешь пока этой простой пищи, чтобы утолить голод. А тем временем тебе приготовят еще!
Танский монах понюхал пищу и сразу почувствовал запах мяса. Он не осмелился взять в рот ни кусочка и, встав из-за стола, молитвенно сложил руки ладонями вместе.
– О добрые девы! – произнес он. – Вы простите меня, бедного монаха, но я всю жизнь питаюсь только постной пищей.
– Да ведь это же постная пища, – засмеялись девицы.
– Амитофо!157 – воскликнул Танский монах. – Стоит мне, монаху, съесть кусочек этой пищи, которую вы считаете постной, как сразу же придется отказаться даже от мысли отправиться на поклон к великому Будде за священными книгами.
– Почтенный монах! – оборвала его одна девица. – Если ты собираешь подаяние, то нечего привередничать: ешь что дают.
– Да что ты? Разве посмею я привередничать? – почтительно перебил ее Танский монах. – Я получил повеление Танского императора отправиться на Запад; за всю дорогу я не причинил ущерба ни одному живому существу, а того, кто попал в беду, старался спасти. Я с благоговением держал крохи пищи на ладони и клал их в рот с умилением. Из рваных лоскутов я сшил свои одежды, чтобы прикрыть бренное тело. Как же ты можешь упрекать меня в том, что я привередник?
– Может быть, ты и не привередник, – засмеялись остальные девы, – но ведешь себя заносчиво: не успел войти в дом, как уже начинаешь выражать недовольство. Не будь же столь взыскательным, не побрезгуй нашей пищей и ешь на здоровье!
– Я, право, не могу этого есть! – с отчаянием в голосе проговорил Танский монах. – Нельзя же нарушать своего обета. Прошу вас, милостивые девы, ни к чему насильно потчевать меня, лучше выпустите меня на свободу. Я пойду дальше своей дорогой!
С этими словами Танский монах собрался было направиться к выходу, но девицы обступили двери и никак не соглашались выпустить его.
– В гостях воля не своя. Пришел в дом торговать, нечего цены заламывать! – кричали девицы.
– Куда собрался? – спросила самая бойкая из них.
Оказалось, что все семь девиц отлично знали приемы фехтования и борьбы, руки и ноги у них были хорошо развиты, они схватили Танского монаха и оттащили от входа, а потом повалили наземь, крепко прижали, связали веревками по рукам и ногам, после чего подвесили к потолку, причем подвесили по- особому. Этот прием подвешивания называется: «Праведный отшельник указывает дорогу». Одна рука вытянута вперед, и ее обвязывают отдельной веревкой. Другую скручивают за спину и привязывают к туловищу, а ноги связывают вместе. Свободными тремя концами веревки наставника подвесили к балке так, что он оказался подвешенным спиной к потолку, а животом вниз.
Танский монах терпел ужасные муки и глотал слезы, думая про себя: «Какая же горькая участь выпала на мою долю! Я шел сюда с добрым намерением, думал – здесь живут хорошие люди,
