– За такой ночлег нам самим надо приплачивать. Пошли на шоссе.
– Сукин сын бросил нас в самой середине глухомани, – жаловался я, пока мы больше километра топали до бетонки.
Вот оно, шоссе – но никакого транспорта. Луна народилась всего два дня назад, и на дороге было темно хоть глаз выколи.
– По шоссе номер один автобусы ходят до полуночи, – сказала Сьюзан. – Пойду справлюсь у местных. А ты стой здесь и, если увидишь автобус, маши рукой. Он остановится.
Она пошла к ближайшему бунгало метрах в тридцати от нас. А я стоял и размышлял. За один день я проделал путь, который шел с боями пять месяцев. Можно было бы немного задержаться в Ашау или Кесанге. Хотя, наверное, довольно с меня. Я понимал, что больше никогда сюда не вернусь.
И еще я вспомнил, чем напичкал голову Сьюзан, и опять решил, что довольно.
Она снова появилась на дороге и сообщила:
– Нас пригласили поужинать и остаться на ночлег. Но аперитив мы уже пропустили.
– А что на ужин? – спросил я.
– Рис.
– Рассыпчатый или разваренный?
– Разваренный. В течение получаса должен прийти автобус. Местный.
– И когда же он прибывает в Хюэ?
– Когда прибудет, тогда и прибывает.
– Понравился денек?
– Пол, это был потрясающий день. Я искренне тебе благодарна. Вопрос в другом: ты-то как?
– Прекрасно. Если со мной будет что-нибудь не так, я тебя немедленно извещу.
– Эта ваша война... – начала она и закурила. – Не представляю, как вы могли жить так целый год...
Не каждому доставалось прожить целый год, подумал я, но вслух не сказал.
Мы молча стояли на обочине шоссе № 1 и ждали, когда с севера появится свет фар.
– А что, если сейчас подъедет патруль? – поинтересовалась Сьюзан. – Наши действия: нырнем в кусты или останемся стоять?
– Будет зависеть от моего настроения.
– Мы ждем автобус на Хюэ. С вас штраф десять долларов.
– Гиблое место.
– Люди здесь очень хорошие, – возразила она. – Меня сейчас так сильно упрашивали остаться на ужин.
– Крестьяне-то хорошие. Чего не скажешь о политиках, солдатах и копах.
– Ты коп и солдат. А ничего.
– Временами, – ответил я. – Полковник Манг хочет тебя выставить вон. Почему бы тебе в самом деле не поехать домой?
– Куда?
– В Ленокс, штат Массачусетс.
– Зачем?
– А почему бы и нет?
– Тогда скажи мне вот что: почему ты не возвращаешься в Бостон, а живешь в Виргинии?
– У меня в Бостоне ничего нет.
– А в Виргинии?
– Тоже ничего.
Сьюзан помолчала и некоторое время разглядывала мерцающий кончик сигареты.
– Давай уедем куда-нибудь вместе, – наконец предложила она.
– Тебе надо бросить курить, – ответил я.
– Ну хоть одну сигаретку после постели.
– Все равно получится полпачки в день.
Она рассмеялась.
– Договорились.
С севера к нам приближались фары большого автомобиля, и я уже различал освещенные окна автобуса. Вышел на пустынную бетонку и принялся махать рукой.
Автобус остановился, дверь открылась, и мы вошли в салон.
– Хюэ, – сказал я водителю.
Он с любопытством покосился на меня и на Сьюзан.
– Один доллар.
Самая выгодная сделка дня. Я дал ему два. Шофер улыбнулся.
Автобус шел полупустым, и мы легко нашли два соседних свободных места. Автомобиль был старым, наверное, еще французским. Лавка – деревянной. Пассажиры с интересом разглядывали нас: видимо, мы не очень подходили под тип завсегдатаев этого рейса.
Автобус ехал на юг и останавливался в каждой самой захудалой деревне. И еще останавливался, если кто-то ему голосовал. Люди входили и выходили. А Сьюзан радовалась, что попала в автобус для курящих, хотя во вьетнамском автобусном парке таких было ровно сто процентов. Она держала меня за руку и смотрела в окно, в черную пустоту ночи.
Между мертвым городом Куангчи и восстановленным Хюэ не было ни одного крупного центра. Но вот местность, насколько можно было видеть из автобуса, стала цивилизованнее – начали попадаться дома, фонари, рисовые посадки, и я решил, что мы покинули провинцию Куангчи и едем по провинции Хюэ.
Я вспомнил Куангчи. Хорошо бы посмотреть мой старый базовый лагерь, район высадки Шарон и французский форт, который получил название района высадки Бетти. Но эти места, где я провел большую часть того года, существовали только в моем воображении и на выцветших фотографиях. Странно испытывать ностальгию и с нежностью вспоминать места боев. Но эти места – лагеря, где мы обитали, прилавки торговцев, бордели, массажные салоны, госпиталь, который мы снабжали едой и лекарствами, буддийская и католическая школы, куда мы отдавали бумагу и шариковые ручки из своего месячного довольствия, церковь, где мы подружились со священником и монахиней, – все это исчезло с лица земли и осталось только в памяти старейших из нас.
Может быть, я слишком долго тянул с возвращением. Может быть, надо было вернуться прежде, чем затянулись видимые и психологические шрамы, прежде чем умерло или состарилось военное поколение. Десять – пятнадцать лет назад я бы увидел здесь нечто иное: больше развалин, больше бедности. Но в то же время больше старого Вьетнама, никаких автобусов "ДМЗ-тура", никакого Замороженного мира, никаких рюкзачников и японских и американских бизнесменов.
Но жизнь продолжается – все становится лучше. Не исключение и провинция Куангчи. Одно поколение уходит, другое рождается.
– Извини, что сломал твою приятную жизнь во Вьетнаме, – проговорил я.
– Она была не такой уж приятной, – ответила Сьюзан. – Мне хотелось чего-нибудь остренького, вот я и получила. Хотелось послушать о войне, ты мне рассказал.
– Все. Больше не буду.
Автобус ехал дальше, а мы сидели и разговаривали.
– На чем же нам завтра ехать? – поинтересовался я.
– На слонах.
– Сколько потребуется?
– Три: один для тебя, один для меня и третий – для моих нарядов.
Я улыбнулся.
– Как ты думаешь, – спросила Сьюзан, – полковник Манг будет за нами следить?
– Постараюсь, чтобы у него ничего не получилось, – ответил я и добавил: – Пистолет с собой не бери.
Она промолчала.
Некоторое время мы думали каждый о своем.
– Я нисколько не расстроена насчет того факса, – проговорила Сьюзан.
