– Отлично. Какого факса?
– Того, в котором ты пишешь, что спишь с врагом, и передаешь привет С.
Я промолчал, и Сьюзан больше не говорила об этом.
– Когда полковник Манг вспомнил про аварию полицейской машины, у меня опустилось сердце, – поежилась она.
Я опять не ответил.
– А что, если он отыщет Кама или его хозяина?
– Тогда у нас возникнут большие проблемы, – честно признался я.
– Пол, я боюсь. Давай удерем из страны, пока нас не обвинили в убийстве.
– Отличная идея. Завтра же улетай в Сайгон, а оттуда дальше в Америку.
– А ты?
– Мне надо тут кое-что доделать. Завтра я отправлюсь в глубь страны, и полковник Манг меня не достанет. А в Ханое кое-кому позвоню и попрошу укрыть меня в посольстве. После этого будет зависеть от Вашингтона и Ханоя, как и когда я отправлюсь домой. Надеюсь, Вашингтону это обойдется не меньше чем в миллион иностранной помощи.
– Не смешно.
– Сьюзан, отправляйся домой. Лети в Сайгон и первым самолетом – в США.
– Только с тобой.
– Я не могу.
– Твое вьетнамское везение кончилось.
Я не ответил. Думал о нашей встрече с полковником Мангом в брошенных развалинах Цитадели и вспоминал другого полковника, южновьетнамской армии, который приколол медаль к моей груди, а теперь был, наверное, мертв или подвергся исправлению в лагере. Два очень непохожих случаях, но в одном и том же месте. Хотя, если задуматься, это было не одно и то же место: время и война превратили его из поля ужаса в населенную призраками пустыню. Я готов был поклясться, что чувствовал на своем лице их холодное дыхание.
А автобус тем временем продолжал движение к Хюэ.
– Пол, – оторвалась от своих мыслей Сьюзан, – он меня оскорбил. Он фактически назвал меня проституткой.
– Вот и дала бы ему по морде. Слушай, а что ты такое говорила насчет обысков у себя в квартире?
– Спросила, – ответила после некоторого колебания Сьюзан, – не дрочит ли он, когда шарит в ящике с моим нижним бельем.
– С ума сошла.
– Очень сильно разозлилась.
– Гнев, мисс Уэбер, такая роскошь, которую ты не можешь здесь себе позволить.
– Наверное, не стоило так говорить. Но, заметь, он не стал отрицать.
Я рассмеялся, хотя мне было отнюдь не весело. И полковник Манг придерживался такого же мнения. И не исключено, что именно в этот момент проверял работоспособность электродов в полицейском участке Хюэ.
Через час поездки мы оказались на северной окраине Хюэ и остановились на автобусной станции Анхоа за пределами крепостных стен. Оказалось, что это конечная остановка и нам пора выходить. В гостиницу "Сенчури риверсайд" мы добрались на такси.
Никаких сообщений для нас у портье не было, и я решил, что в Сайгоне и Вашингтоне все убеждены, что я прекрасно справляюсь с заданием. Или мы со Сьюзан им до чертиков надоели. В любом случае отсутствие новостей – уже хорошая новость.
В гостинице мы сначала закатились в бар, а уж потом пошли принимать душ. И тем самым ясно обозначили свои приоритеты.
Мы ничего не ели с утра, но странно, мне ничего не хотелось, кроме виски. И Сьюзан тоже предпочла текучий ужин.
Около десяти мы удалились в мой номер, сели на лоджии с бутылочками пива из мини-бара и стали смотреть на подернутые дымкой реку и город.
– Помнишь, – сказала мне Сьюзан, – я говорила тебе в Сайгоне, что для людей моего поколения Вьетнам – это страна, а не война.
– Помню. И очень меня разозлила.
– Теперь я понимаю почему. Надеюсь, я сумела показать тебе страну, как ты показал мне войну.
– Сумела. И я кое-чему научился.
– Я тоже. А смог ты хоть с чем-нибудь примириться?
– Я пойму это только после того, как немного побуду дома.
С севера по небу катились грозовые облака. Начал накрапывать дождь. Город и реку осветила молния, огненная стрела понеслась к земле, а вслед за этим, словно артиллерийская канонада, послышался раскатистый удар грома.
Дождь захлестывал на лоджию, но мы не уходили и вскоре вымокли и замерзли.
Я легко себе представил, что это снова зима 1968 года. Бушевала новогодняя битва, и на севере уже горел среди орошаемых рисовых полей Куангчи. А мы закапывались в грязь, готовые не пропустить в горы врага, которого преследовали американские и южновьстнамские войска. Операция называлась "Молот и наковальня". Мы были наковальней, а наступающие части – молотом. И зажатые между нами несчастные превращались в фарш для гамбургера.
Я мог видеть той ночью Тран Ван Вина и мог выпустить по нему пулю. Надо будет спросить, как ему удалось спастись из огненного котла в Куангчи.
– Достаточно намок? – спросила Сьюзан.
– Пока нет.
– Ты где сейчас?
– В стрелковой ячейке в окрестностях Куангчи. Тогда тоже шел дождь и так же стреляла артиллерия.
– И как долго тебе необходимо там оставаться?
– Пока не получу приказ оставить позиции.
Сьюзан встала:
– Тогда готовься к любви, а не к войне. Я тебя жду. – Она потрепала меня по мокрым волосам и пошла в комнату.
А я посидел на дожде еще несколько минут, свершил покаяние и тоже отправился в номер.
Сьюзан принимала душ, и я присоединился к ней.
Мы занялись любовью под душем, потом в постели.
За окном грохотал гром, темную комнату освещали вспышки молний. Война не уходила из моего подсознания, и я чувствовал, что у меня на лице выступают капельки холодного пота. Я весь дрожал, тянулся за винтовкой и не мог ее найти. Рассудком я понимал, что ничего этого не было, но тело реагировало так, будто я снова попал на войну. Мне привиделось, что я потерял сознание после взрыва, а теперь очнулся и меня транспортировали в бесшумном вертолете на госпитальное судно "Санкчури" ВМФ США.
Я открыл глаза.
И сел в кровати с таким ощущением, будто у меня из сердца вышло что-то черное и тяжелое.
Глава 37
Я взглянул на цифровые часы на прикроватном столике. Было 4.32 или, как мы говорили в армии, темень-с-получасом. Дождь продолжался, но гроза прекратилась. Я повернулся к Сьюзан, но ее в кровати не было.
Я выбрался из постели, проверил ванную, однако и там было пусто. Вероятно, подумал я, Сьюзан разбудили мои метания и она пошла в гостиную номера прилечь на кушетку. Тоже никого.
Я взял телефонную трубку и набрал номер ее комнаты, а сам заглянул на лоджию. На лоджии Сьюзан не оказалось, и на звонок она не ответила.
