Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 148
«С каждым днем кризисы приумножаются. С каждым днем их решение становится все более трудным. С каждым днем мы приближаемся к часу максимальной опасности. Я чувствую, что должен информировать конгресс, что наш анализ за последние десять дней четко показывает, что в каждой из принципиально важных зон кризиса поток событий иссякает и время перестает быть нашим союзником».
Впервые Кеннеди проявил нерешительность, когда в апреле первого года нахождения у власти не отменил запланированную еще администрацией Эйзенхауэра операцию в заливе Свиней, не имея необходимых ресурсов для ее успешного завершения. С этого момента Кеннеди не переставал беспокоиться, кстати, совершенно справедливо, что Хрущев уверен в его слабости, особенно учитывая решительную реакцию советского лидера на венгерское восстание 1956 года. Как сказал Кеннеди корреспонденту «Нью-Йорк таймс» Джеймсу Рестону после того, как советский лидер жестоко раскритиковал его на венской встрече, Хрущев «так себя вел из-за нашей неудачи на Кубе. Видимо, решил, что с человеком, ухитрившимся ввязаться в такую историю, легко будет справиться. Решил, что я молод, неопытен и слаб духом. Он меня просто отколошматил… У нас серьезнейшая проблема».
На угрозу Хрущева к концу года в одностороннем порядке изменить статус Берлина Кеннеди ответил увеличением расходов на оборону, приведением в повышенную боевую готовность вооруженные силы США и рассмотрением мер на случай непредвиденных обстоятельств, в том числе плана нанесения упреждающего удара. Однако он всегда на шаг отставал от Советов. Когда 13 августа восточногерманские силы при поддержке Советов так необыкновенно быстро и действенно закрыли берлинскую границу, США и их союзники, похоже, были застигнуты врасплох.
Судя по документам этого периода, для Кеннеди это явилось полнейшей неожиданностью. Однако после более тщательного изучения документов становится ясно, что Кеннеди не только ожидал, что Советы предпримут какие-то действия, подобные тем, что последовали, но и помог составить план действий. Кеннеди, скорее почувствовав облегчение, чем возмущение, решил не разрушать границу, когда у него была такая возможность, и не применять санкции против коммунистов. Он замечательно сказал своим помощникам: «Не очень хорошее решение, но стена, черт возьми, лучше, чем война». Советский лидер может делать все что угодно на контролируемой им территории, пока не затрагивает территорию Западного Берлина и доступ союзников к городу, неоднократно повторял Кеннеди Хрущеву – напрямую в Вене, косвенно в публичных выступлениях и в сообщениях, отправляемых по неофициальным каналам.
За несколько дней до закрытия границы Кеннеди сказал советнику по экономическим вопросам Уолтеру Ростоу: «Хрущев теряет Восточную Германию. Он не может этого позволить. Потеряв Восточную Германию, Советский Союз лишился бы Польши, да и всей Восточной Европы. Он должен что-то предпринять, чтобы остановить поток беженцев. Может быть, стена? Мы не сможем выступить против. Я могу объединить альянс для защиты Западного Берлина, но не в силах удержать открытым Восточный Берлин».
13 августа 1961 года Хрущев и Ульбрихт были практически уверены, что Кеннеди не отреагирует на их действия, пока они не нарушают установленных им границ. Вероятно, по этой причине они возвели стену не на самой границе, а в нескольких шагах от нее, на территории Восточного Берлина.
С пренебрежением относясь к идее объединения Германии и желая сохранить существующий баланс сил в Европе, Кеннеди руководствовался ошибочным представлением, что, заставив Советы чувствовать себя в большей безопасности в Берлине, он увеличит шансы для успешных переговоров по более широкому кругу проблем. Позже Карибский кризис показал, что бездействие Кеннеди в Берлине подвигло Советы на неблаговидные действия.
Ученым долгое время не давал покоя вопрос: не одобрил ли Кеннеди заранее строительство Берлинской стены? Если бы это произошло, то, скорее всего, во время регулярных встреч брата президента Роберта и советского агента военной разведки Георгия Большакова, исполнявшего, по его собственным словам, роль «горячей линии» и «секретного канала связи между Джоном Кеннеди и Хрущевым». Позже Бобби сокрушался, что не вел записи их бесед. Записи Большакова не проливают свет на его переговоры с Бобби непосредственно до и после закрытия границы, а кремлевские и советские архивы по-прежнему недоступны.
Однако столь поразительное сходство между планом, получившим одобрение Кеннеди, и планом, реализованным Советами и восточными немцами, не может быть случайным. Кеннеди предоставил Хрущеву большую свободу действий в Берлине, чем кто-либо из его предшественников. Рассекреченные расшифровки стенограмм венской встречи свидетельствуют о сделке, заключенной между двумя лидерами: Кеннеди позволил Хрущеву закрыть границу в обмен на гарантию сохранения свободы Западного Берлина и доступа союзников к городу. Высокопоставленные американские чиновники, прочитавшие расшифровки стенограмм, были потрясены беспрецедентной готовностью Кеннеди признать постоянным, в интересах достижения стабильности, послевоенное деление Европы. В первый день переговоров в Вене Кеннеди сказал Хрущеву: «Важно, чтобы перемены, происходящие в мире и воздействующие на баланс сил, не оказывали влияния на выполнение нашими государствами договорных обязательств».
На следующий день Кеннеди воспользовался той же аргументацией в отношении Берлина, но говорил об обязательствах Америки перед Западным Берлином, а не перед всем Берлином, как его предшественники. По возвращении домой, выступая 25 июля по телевидению, Кеннеди опять говорил только о Западном Берлине; он послал явный сигнал Хрущеву, чем сильно расстроил людей, определявших политический курс Соединенных Штатов и тщательно выстраивавших язык дипломатии, начиная со Второй мировой войны.
За две недели до закрытия берлинской границы, 30 июля, в телевизионном интервью председатель сенатской комиссии по иностранным делам Джеймс Уильям Фулбрайт прямо заявил: «Если они хотят закрыть границу, то могут сделать это на следующей неделе и даже не станут из-за этого нарушителями договора. Я не понимаю, почему восточные немцы не закрыли уже давно свою границу, ведь, как мне кажется, у них есть все права на это».
Сенатор от штата Арканзас публично высказал то, о чем Кеннеди думал про себя. Президент не сделал ничего, чтобы опротестовать заявление сенатора, а советник по вопросам национальной безопасности Макджордж Банди в личной беседе сказал Кеннеди, что считает слова Фулбрайта «полезными». Хрущев, не увидев отрицательной реакции президента на выступление сенатора, пришел к выводу, что выступление Фулбрайта неслучайно, о чем он сообщил восточногерманскому лидеру Вальтеру Ульбрихту и председателю Совета министров Итальянской Республики Аминторе Фанфани, прибывшему в Москву с официальным визитом: «Если закрыть границу, то и американцы, и западные немцы будут довольны. [Американский посол в Москве Льюэллин] Томпсон сказал мне, что перебежчики доставляют западным немцам большие неудобства. Так что все будут довольны. И кроме того, они почувствуют вашу власть.
«Да, – ответил Ульбрихт, – и мы достигнем стабильности». Единственное, что объединяло Ульбрихта, Хрущева и Кеннеди, – это желание стабильности Восточной Германии.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 148
