пытаясь справиться с чувствами. То, что нахлынуло на неё, было ей незнакомо. Она привыкла отстраняться от трагедий, даже когда непосредственно была связана с происходящим.
Обычно всё было довольно просто: Харрис привозили пострадавших, она с ними работала, пыталась расколоть их мучителей, если те оставались в живых – легко было очерстветь при такой работе, хоть Хлоя и старалась этого не допустить. Но она легко отпускала чужие страшные истории и шла к новым, прекрасно зная, что вряд ли когда-нибудь встретит своих пациентов снова. Особенно живыми.
А сейчас сбежать от кошмара было нельзя. Эосфор сидел прямо перед девушкой, смотрел ей в глаза, придерживал за локоть, желая успокоить. И самое главное – он был с ней. Во всех смыслах: он стал частью её жизни, частью её семьи, пусть они едва ли могли назвать себя парой в том смысле, который привыкли вкладывать в это слово люди. Он не был ей чужим. Его личная трагедия стала и её трагедией тоже.
– Мы позаботимся о них, – сказал Лукас. Девушка согласно качнула головой. – Рэй скоро займётся вопросом опеки, у него есть счета, которые принадлежали ему только формально. Там хватит на всё, – Эосфор пытался переключить внимание с себя, и кажется, у него это получалось – Харрис открыла глаза, посмотрела на него, попыталась улыбнуться. – Им больше никто не навредит, – добавил Лукас. – И не только благодаря мне. Без вас, – он качнул головой, указывая на Эмму и Джека, что беседовали где-то в конце коридора. – Я бы ничего не сделал.
Хлоя шмыгнула носом, понимая, что вряд ли сейчас сдержится – взглянула на друзей, представила, сколько они боролись за них с Лукасом, сколько работали…
По коже пробежали мурашки. Всего этого могло бы не быть, если бы Годфри всего-навсего заглянул в собственный же подарок родному сыну.
Раздалось покашливание. Харрис подняла взгляд – увидела отчима, что стоял чуть поодаль. Слишком далеко, чтобы начать разговор первым, но слишком близко, чтобы решить, что он не собирается с ними говорить.
– Пап? – голос у девушки едва не сорвался, но сейчас ей нужно было немного отвлечься от всего этого – переболеть страданиями Эосфора она должна будет позже, сейчас Хлоя нужна ему – кто его знает, сколько ещё будет судов, и как долго продлится одно только сегодняшнее заседание. – Что случилось?
– Подумал, вы проголодались, – сказал мужчина, кивая на пакет, что был у него в руках. – Сходил до машины. Утром мать сэндвичей наделала, – Харрис хотела сделать шаг вперёд, чтобы взять упакованные бутерброды, но прежде, чем она это сделала, отчим протянул пакет Лукасу. Тот на некоторое время завис, глядя на еду. Потом поднял взгляд на мужчину.
– Спасибо, сэр, – слегка растерянно сказал он, принимая угощение. Мгновение помедлил, будто пытаясь понять, какой реакции от него ждут, а потом – развернул и протянул один из сэндвичей Хлое. Себе пока не взял. Харрис-старший молча постоял рядом, почти присев на подоконник, хмурясь, пожёвывая нижнюю губу – была у него такая привычка, когда он пребывал в задумчивости. Потом выпрямился, сделал шаг вперёд, видимо, приняв решение.
– Просто Маркус, – сказал он, протягивая Эосфору руку. Лукас, едва заметно хмурясь, не понимая, несколько секунд смотрел на ладонь мужчины, потом – взглянул на него самого. Лоб его разгладился, он приподнял уголки губ. Протянул свою руку в ответ, пожимая чужую – и Харрис не стал крепко стискивать её в ответ, когда наткнулся пальцами на края бинтов.
Хлоя выдохнула, наблюдая за происходящим. Похоже, её отчим – отец, по факту, – только что тоже принял Эосфора в семью.
Заседание продлилось ещё три часа. После перерыва в основном слушали Лукаса: он казался окончательно вымотанным, когда судья, наконец, решил окончить на сегодня слушание. Харрис ещё нужно было заехать в больницу, чтобы забрать у Мелинды лекарства, которые ускорили бы выздоровление Эосфора. Он уже отчаянно хотел начать ходить, или хотя бы нормально почувствовать ноги – но, похоже, во второй раз Годфри не пожалел препарата, что обездвиживал его сына.
Даже спустя две недели в больнице, даже после переливаний крови Лукас едва ощущал прикосновения, а двигать ослабевшими после столько продолжительного бездействия ногами пока и вовсе не мог – и доктор Уоррен пообещала помочь, потому что его это начинало пугать. Но, похоже, Эосфор не мог поехать вместе с девушкой – и Хлоя, толкая коляску по коридорам здания суда, серьёзно задумалась над тем, что ей делать с этим фактом. Заезжать в «Хэритэйдж» было не очень удобно, больница была почти на другом конце города – Харрис бы вернулась домой очень поздно, и безумно уставшей.
А хотелось ещё успеть отдохнуть – на завтра назначили ещё одно слушание, хоть и чисто формальное – Хлою должны были оправдать в деле об убийстве Аманды. Адвокат это ей гарантировал – и девушка, в общем-то, не сомневалась в успехе. Эмма с Джеком и так постарались максимально облегчить ей жизнь – Харрис никто не арестовывал, она могла оставаться дома, разве что пришлось подписать бумагу о том, что Хлоя никуда не уедет. Мягко говоря, это было не совсем законно, ведь она всё-таки убила человека – но судья даже бровью не повёл, когда узнал о смерти Аманды – в записях промелькнул этот момент, хотя дело об её убийстве рассматривалось не сегодня. Харрис никто не собирался обвинять и судить строго, ведь безумие старшей дочери Эосфора было очевидным для всех, кто посмотрел хоть одно видео из тех, что были сегодня предоставлены – даже в том отрывке, где девушка сама лишилась жизни, было ясно: она хотела убить как минимум двоих присутствующих. Её бездействие возле истекающего кровью брата уже было ненормальным, даже если бы запись была без звука – она уже стала бы доказательством невиновности Хлои.
Рэй, как назло, был занят – уезжал вместе с Джо и Ноа в приют, где те, вообще-то, должны были временно оказаться. Харрис переживала и за них – она всё не успевала повидаться с девочками, а с Риком не виделась вообще с тех самых пор, как они покинули особняк. С Ноа, кстати, тоже – но с ним девушке и не хотелось разговаривать. О чём она могла поговорить с тем, кто запер Лукаса в ванной, заставив думать, что его хотят убить? Нет, Хлоя, конечно, знала, что Эосфор не сердился за это на мальчика так, как она сама, но, наверное, ей слишком мешали принципы. Лукас ни слова не сказал об опеке над братом, когда Рэй занялся оформлением документов – он
