кости астралама, чтобы выковать из них оружие, которое одновременно могло послужить ключом. Как последовавшее за всем этим расследование поставило под угрозу существование беженцев-ноктанцев, и у нее не осталось выбора, она должна была их защитить, то есть применить насилие, другого способа защиты она просто не знала.
А потом она рассказала ему о Ночи богов.
О том, что идет война между богами четырех миров, тихая, но при этом набирающая силу. О ритуале, в который они с братом вложили все, что у них было, но в итоге все их старания оказались напрасными.
– У меня нет выбора, я должна идти дальше, – шептала Таисия.
Они сидели, прикасаясь друг к другу плечами, Джулиан ощущал каждый ее вдох, как будто дышал вместе с ней, слышал, как размеренно бьется ее сердце.
– Когда я спасу брата, он сможет принять силу Никса. Данте будет сражаться с остальными, и это даст мне время, чтобы разрушить барьер. – Таисия потянулась к свертку, и Джулиан догадался, что там тот самый меч, который он видел в ту ночь. – А если Никс выберет меня… Мне придется сразиться и убить остальных. И будет совсем не важно, что меня разыскивают как убийцу. Я буду избранной богом, сосудом бесконечной силы, той, кто может править всеми мирами. Я не допущу, чтобы это случилось.
Быстро осмыслить все услышанное Джулиан был не в состоянии, но последняя фраза словно сорвала занавес. Все вдруг встало на свои места. Это напоминало признание на смертном одре.
Джулиан откашлялся и тихо спросил:
– Я могу что-нибудь сделать?
Таисия затрясла головой:
– Просто завтра держись подальше от городской площади. Не хочу, чтобы ты во что-нибудь влип.
Но Джулиан понял, что на самом деле она хотела сказать: «Не хочу, чтобы ты увидел то, что я буду вынуждена сделать».
– Об этом можешь не волноваться. Николас Кир вышвырнул меня из своего спецподразделения.
– Да? – искренне удивилась Таисия. – Почему?
– А это так важно? – По сравнению с тем, что она ему рассказала, по сравнению с войной между богами этот вопрос ничего не значил. – Возможно, это к лучшему, под ногами у тебя мешаться не буду.
Какое-то время они просто сидели и молча смотрели на звезды. Звезды казались Джулиану какими-то слишком уж далекими и не такими яркими, как обычно. Но возможно, они просто потускнели из-за присутствия рядом с ним этой женщины.
Таисия была неразрывно связана с ночью, она принадлежала этому непроглядно-черному небу и всему тому бесконечному миру, который простирался за ним. Джулиан вдруг почувствовал, что его притягивает туда, тянет так, что болит и стонет все тело, но не мог понять, что это было. Страстное стремление, не находящая выхода тоска.
Наконец Таисия взяла свой меч и закинула за спину.
– Спасибо. И я… мне жаль…
– Ты можешь остаться, – предложил Джулиан, но сказал это так тихо, как будто надеялся, что она не услышит.
Он почувствовал на себе ее взгляд. Ее глаза были темными, как неподвижная вода в черном озере. Он остро почувствовал ее запах. Это было похоже на букет цереуса, лаванды и гвоздики.
– Не хочу подвергать твою мать опасности.
– Она будет рада тебя приютить. И она считает, что все, в чем тебя обвиняют, – дерьмо собачье.
Таисия улыбнулась, но все равно отрицательно покачала головой:
– Я не могу.
Она встала, Джулиан тоже встал. Она собралась снять его куртку, но он ее остановил.
– Почему ты это делаешь? – шепотом спросила Таисия. – Я ведь тебе обо всем рассказала. Разве ты не должен потащить меня к городским стражникам?
Где-то в глубине души он был не против это сделать, но слишком устал, а ей грозила смерть, так что все это было уже не важно.
– Просто хочу рассчитаться, ты же сказала, что я все еще у тебя в долгу, так что… – ответил Джулиан и почему-то почувствовал гордость из-за того, что заставил ее улыбнуться.
Таисия молча развернулась и спустилась по лестнице. В его куртке и с мечом за спиной. Фамильяр выскользнул из кольца Таисии и словно бы помахал Джулиану на прощание.
Джулиан поднял в ответ руку и сразу опустил.
Он умел считывать то, что происходит в сознании диких тварей, то, что они вынуждены делать, чтобы выжить в мире элементов, который подобен пасти с острыми и безжалостными клыками. И поэтому он убедил себя в том, что ее надо отпустить, позволить уйти и скрыться в тени, как хищники скрываются от охотника в высокой траве.
* * *
Голова просто трещала от боли. Не чувствуя вкуса, Джулиан жевал приготовленную матерью на ужин глазированную морковь и свиные колбаски с фенхелем.
Марджори погладила его по щеке тыльной стороной ладони и зацокала языком:
– Что-то ты горячий, Джулс. Уверен, что хорошо себя чувствуешь для этой миссии с фенрисом?
– У меня приказ.
Ему даже говорить было больно. Каждое слово как будто посылало острые стрелы от зубов в виски.
– Ну, так ты же не обязан подчиняться всякому там приказу? – Судя по тону, Марджори уже приняла решение, как действовать дальше. – Утром, до того как ты отправишься в свою эту поездку, мы можем заглянуть к врачу.
– Хорошо, ма, – согласился Джулиан, потому как понимал: если мама будет довольна, то и ему будет легче.
Марджори энергично потерла сына ладонью по спине и пошла в кухню мыть посуду. А Джулиану вдруг нестерпимо захотелось, чтобы отец оказался рядом, чтобы он порадовался, услышав, как Марджори напевает в кухне, и с удовольствием вдохнул плавающий по квартире запах фенхеля. Захотелось хоть ненадолго оказаться там, где нет места сомнениям и страхам.
Но этот момент прошел сразу, как только он вспомнил историю, которую ему рассказала мать. О том, что его отец тоже был «говорящим с тварями».
* * *
Голова заболела с удвоенной силой, и Джулиан ушел в свою комнату.
Он давно вырос, но в комнате практически ничего не изменилось: на комоде стояли глиняные солдатики, которые вечно гремели, стоило ему выдвинуть и задвинуть ящик, а на стене над его узкой кроватью висели вырванные из бестиария картинки, давно пожелтевшие от света из окна.
Марджори все никак не могла понять, почему сын хочет, чтобы во время сна над ним висели картинки с какими-то дикими тварями. А Джулиан никогда ей не говорил: он хочет запомнить этих тварей до мельчайших деталей, так, чтобы, встретившись с ними в дикой природе, суметь наилучшим образом использовать против них свой дар. Чтобы рассчитаться с ними за смерть отца.
Джулиан всегда хотел быть исполнителем, хотел быть таким, как отец, то есть подчиняться законам, исполнять приказы и подниматься по
