Малин, задумался.
– Двадцать, может, двадцать пять, не больше. Не многие из королевской гвардии стояли рядом с Элденом, когда тот вернулся в обличии Летучего Убийцы. Те, кто этого не сделал, все мертвы.
– Они мертвы, – сказал Эммит, имея в виду ночных стражей. И он не ошибался.
– Да, но когда день – день в мире наверху, – они слабее, – сказал Йота. – Голубой свет вокруг них тускнеет. Ты, должно быть, замечал это, Чарли.
Я замечал, но прикосновение к ауре, даже попытка, всё равно привело бы к параличу. Йота знал это. И остальные тоже. Шансы были против нас. Перед первым раундом мы превосходили их численностью. Теперь – нет. Если подождать до конца второго раунда, осталось бы только восемь из нас. Даже меньше, если бы кого-нибудь ранили так же сильно, как Фрида или Галли.
– Ах, ни хера-то ты не знаешь, – сказал Эммит, и подождал – думаю, с надеждой, – вдруг у меня будут возражения.
Я не возразил, но я знал кое-что, чего не знали они.
– Слушайте сюда, вы оба, и передайте остальным. Отсюда есть выход. – По крайней мере, если Перси говорил мне правду. – Если мы сможем пройти мимо ночных стражей, мы воспользуемся им.
– Какой выход? – спросил Йота.
– Пока что не бери в голову.
– Говори как есть. Как нам пройти мимо голубых?
– Я работаю над этим.
Эммит махнул рукой в опасной близости от моего носа.
– Ничего у тебя нет.
Я не хотел разыгрывать свой козырь, но не видел другого выбора. Я запустил пятерню в волосы и приподнял их, показывая светлые корни.
– Принц я или нет?
На это у них не нашлось ответа. Йота даже приложил ладонь к брови. Возможно, наевшись до отвала, он просто проявил великодушие.
2
Вскоре после этого Перси и его помощники вернулись в сопровождении пары ночных стражей. Их голубые саваны заметно потускнели – стали пастельного оттенка, вместо насыщенного голубого, – а это означало, что где-то над нами взошло солнце, хотя, вероятно, как всегда скрытое за пеленой облаков. Будь у меня выбор между ещё одной миской куриного рагу и лицезрением дневного света, я выбрал бы свет.
«Легко говорить на полный желудок», – подумал я.
Мы сложили свои миски и чашки в тележку. Все они сияли, заставив меня подумать о Радар, которая дочиста вылизывала свою миску в былые времена. Двери наших камер захлопнулись. День сверху, но ещё одна ночь для нас.
В Малин стало гораздо меньше пердежей и отрыжек, чем раньше, но вскоре к ним добавился храп. Убийство – утомительная и удручающая работа. Ожидание того, вернётся человек живым или мёртвым, было ещё утомительнее и удручающе. Я подумал, не подложить ли себе на холодный пол тюфяк Хэйми, но не смог заставить себя это сделать. Я лежал, глядя на вечно чёрное зарешёченное окно. Я был измождён, но каждый раз, когда закрывал глаза, видел либо глаза Кла в тот момент, когда они ещё были глазами живого человека, либо Стукса с ладонью, прижатой к его щеке, чтобы не вытекло рагу.
Наконец, я заснул. И мне снилась принцесса Лия возле лужицы, держащая фен моей мамы – Фиолетовую Лучевую Пушку Смерти. У этого сна была какая-то цель: либо эмписийская магия, либо более обычная магия моего подсознания пыталась что-то мне сказать, но прежде чем я смог уловить суть, что-то разбудило меня. Раздался бряцающий звук и что-то заскребло по камню.
Я выпрямился и огляделся. Потухший газовый фонарь двигался в своём отверстии. Сначала по часовой стрелке, затем против.
– Что за…
Это был Йота, в камере напротив меня. Я приложил палец к губам. «Тссс».
Сработал инстинкт. Все остальные спали, кто-то постанывал, несомненно от плохих снов. Слава Богу, что тут не было никаких подслушивающих устройств, только не в Эмписе.
Мы смотрели, как газовый фонарь крутился вперёд и назад. Наконец, он выпал и повис на своём металлическом шланге. В отверстии что-то показалось. Сначала я подумал, что это большая старая крыса, но тень выглядела слишком угловатой для крысы. Затем оно протиснулось наружу и быстро сбежало вниз по стене на мокрый каменный пол.
– Что за херня! – прошептал Йота.
Я недоумённо смотрел, как красный сверчок размером с кота прыгает ко мне на своих сильных задних ногах. Он всё ещё хромал, но слегка. Сверчок добрался до решётки моей камеры и посмотрел на меня своими чёрными глазками. Длинные усики на его голове напомнили мне «уши» старого телевизора мистера Боудича. Между его глаз была панцирная пластина, а рот, казалось, застыл в дьявольской ухмылке. И на его брюшке было что-то похожее на клочок бумаги.
Я встал на одно колено и сказал: «Я помню тебя. Как нога? Выглядит лучше».
Сверчок запрыгнул в камеру. Для сверчка из моего родного мира это было бы легко, но этот был таким большим, что ему пришлось протиснуться между прутьев. Он посмотрел на меня. Он помнил меня. Я медленно протянул руку и погладил его по хитиновой голове. Как будто он ждал моего прикосновения, сверчок упал на бок. На его панцирном брюшке и правда оказался сложенный клочок бумаги, приклеенный каким-то клеем. Я аккуратно снял его, стараясь не порвать. Сверчок поднялся на все свои шесть лап – четыре, как мне показалось, для ходьбы и две большие для прыжков, – и запрыгнул на тюфяк Хэйми. Откуда снова уставился на меня.
Опять магия. Я уже начал привыкать к ней.
Я развернул бумагу. Записка была написана крошечными буквами и мне пришлось поднести её к глазам, чтобы прочитать, но там было кое-что ещё, что в тот момент показалось мне важнее. Маленький пучок волос, прикреплённый к записке тем же клейким веществом. Я поднёс его к носу и понюхал. Запах был слабым, но легко узнаваемым.
Радар.
В записке говорилось: «Ты жив? Можем ли мы помочь тебе? Пожалуйста, ответь, если можешь. Собака в безопасности. К.»
– Что там? – прошептал Йо. – Что он тебе принёс?
У меня была бумага – один маленький клочок – от Перси, и огрызок карандаша. Я мог ответить, но что написать?
– Чарли? Что он тебе…
– Заткнись! – прошептал я в ответ. – Мне нужно подумать!
«Можем ли мы тебе помочь?», говорилось в записке.
Главный вопрос был связан с этим местоимением. Записка, естественно, была от Клаудии. Каким-то образом, вероятно, благодаря нюху Радар
