1960: У них была палка, заостренная с обеих концов. Низкие люди в желтых плащах
1. Мальчик и его мать. День рождения Бобби. Новый жилец. О времени и незнакомых людях.
Отец Бобби Гарфилда был одним из тех ребят, которые начинаюттерять волосы на третьем десятке, а к сорока пяти годам сияют лысиной во всюголову. Этой крайности Рэндолл избежал, умерев от инфаркта в тридцать шесть. Онбыл агентом по продаже недвижимости и испустил дух на полу чьей-то чужой кухни.Потенциальный покупатель пытался в гостиной вызвать “скорую” по невключенномутелефону, когда папа Бобби скончался. Бобби тогда было три года. Он смутнопомнил мужчину, который щекотал его, а потом чмокал в щеки и в лоб. Он несомневался, что это был его папа. “ОСТАВИЛ В ПЕЧАЛИ” — гласила могильная плитаРэндолла Гарфилда, но его мама вовсе не казалась печальной, а что до самогоБобби — какая может быть печаль, если ты его совсем не помнишь?
Через восемь лет после смерти отца Бобби без памяти влюбилсяв двадцатишестидюймовый “швинн” в витрине “Харвич вестерн авто”. Он по-всякомунамекал матери на “швинн” и в конце концов даже показал ей его, когда они шлидомой из кино (крутили “Тьму на верхней лестничной площадке”; Бобби ничего непонял, но ему все равно понравилось — особенно то место, когда Дороти Макгайрхлопнулась в кресло и выставила напоказ свои длинные ноги). Поравнявшись смагазином, Бобби небрежно высказал мнение, что велик в окне, конечно, будетзамечательным подарком ко дню рождения какому-нибудь счастливчику одиннадцатилет.
— И не мечтай, — сказала она. — На велосипед к твоемурождению у меня денег нет. Твой отец, знаешь ли, не оставил нас купаться вденьгах.
Хотя Рэндолл упокоился в могиле тогда, когда президентом былеще Трумэн, а теперь и Эйзенхауэр завершил свой восьмилетний круиз, “твой отецне оставил нас купаться в деньгах”, чаще всего отвечала его мать, когда Боббинамекал на что-нибудь, что могло обойтись больше чем в один доллар. Обычно этафраза сопровождалась взглядом, полным упрека, будто ее муж сбежал, а не умер.
На день рождения он велика не получит, угрюмо размышлялБобби, пока они шли домой, и удовольствие от непонятного путаного фильма,который они видели, совсем угасло. Он не стал спорить с матерью, не сталупрашивать ее — это только вызвала бы контратаку, а когда Лиз Гарфилдконтратаковала, она пленных не брала, — но он думал и думал о недоступномвелике.., и недоступном отце. Порой он почти ненавидел отца. Иногда отненависти его удерживало только ощущение — ни на чем не основанное, но оченьсильное, — что именно этого хочет от него мать. Когда они дошли до парка ипошли вдоль него — еще два квартала, и они свернут влево на Броуд-стрит, гдеони жили, — он подавил обычные опасения и задал вопрос о Рэндолле Гарфилде:
— Мам, он что-нибудь оставил? Хоть что-нибудь? Неделиполторы назад он прочел детективную книжку с Нэнси Дру, в которой наследствобедного мальчика было спрятано за старыми часами в заброшенном доме. Боббивсерьез не думал, что его отец где-то запрятал золотые монеты или редкие марки,но если было хоть что-то, они могли бы продать это в Бриджпорте. Например, влавке закладчика. Бобби не слишком ясно представлял себе, что и какзакладывают, но он знал, как узнать такую лавку — над дверью висят три золотыхшара. И, конечно, закладчики там будут рады им помочь. Правда, это толькодетская сказочка, но у Кэрол Гербер, дальше по улице, целый набор кукол,которые ее отец, военный моряк, присылает ей из-за моря. Так если отцы дарятчто-то, а они дарят, так почему бы им и не оставлять что-то? Это же ясно!
Когда Бобби задал свой вопрос, они проходили под фонарем(цепочка их тянется вдоль ограды парка), Бобби увидел, как задвигались губы егоматери: они всегда так двигались, если он набирался смелости и спрашивал просвоего покойного отца.
Глядя на них, он вспоминал ее кошелечек: потянешь за шнурок— и отверстие сузится, почти спрячется в складках.
— Я скажу тебе, что он оставил, — пообещала она, когда онипошли вверх по Броуд-стрит, взбиравшейся на холм, Бобби пожалел, что спросил,но, конечно, было уже поздно. Если ее завести, так не остановишь — в этом вседело.
— Он оставил страховой полис, который уже год как быланнулирован. А я ничего даже не знала, пока он не умер, и все, включаягробовщика, потребовали своей доли того, чего у меня не было. Еще он оставилпачку неоплаченных счетов, с которыми я теперь уже почти разделалась — людивходили в мое положение, а мистер Бидермен особенно, что так, то так.
Все это вместе было старой песней и таким же занудным, как излобным, но вот тут Бобби услышал что-то новенькое.
— Твой отец, — сказала она, когда они подходили к дому наполпути вверх по Броуд-стрит-Хилл, где была их квартира, — на любой неполныйстрет клевал.
— Мам, а что такое неполный стрет?
— Не важно. Но одно я тебе скажу, Бобби-бой: смотри, если яузнаю, что ты в карты на деньги играешь! Я этим на всю жизнь по горло сыта.
Бобби хотелось расспросить поподробнее, но благоразумиеодержало верх, новый вопрос почти наверное вызвал бы водопад новых слов. Тут онподумал, что кино, которое было про несчастных мужей и жен, могло ее расстроитьпо причинам, которые ему, всего лишь мальчишке, были непонятны. А про неполныйстрет он спросит в понедельник в школе у Джона Салливана, своего лучшего друга.Бобби казалось, что это покер, но уверен он не был.
— В Бриджпорте есть такие места, где мужчины теряют деньги,— сказала она, когда они совсем подошли к дому, где жили, — Туда ходятдураки-мужчины. Дураки-мужчины напакостят, а всем женщинам в мире приходитсяпотом убирать за ними. Ну, что же…
Бобби знал, что последует дальше: это было любимое присловиеего матери.
— Жизнь несправедлива, — сказала Лиз Гарфилд, доставая ключи готовясь отпереть дверь дома номер 149 по Броуд-стрит в городке Харвиче, штатКоннектикут. Был апрель 1960 года, вечер дышал весенними ароматами, а рядом сней стоял худенький мальчик с рисковыми рыжими волосами своего покойного отца.Она никогда не прикасалась к его волосам, а в редких случаях, когда ей хотелосьего приласкать, она обычно прикасалась к его плечу или щеке.
