Прости. — Произнес Кайлер.
— И вы простите. Теперь ясно, что единственный выход — это… — Кайлер запнулся, возможно намеренно, предоставляя право последнего слова Вилмеру.
— Прости, Джонс… — Вилмер вытер пот со лба. Кажется, я был не прав, и его действительно заботило наше будущее. — Боюсь, у нас нет выбора. Или Элизабет — или жизни миллионов людей. Если не всех…
— Но ведь должен же быть другой способ? — Едва не вскричал я, хотя и знал, к чему клонится дело.
— Нет… Прости, это наша вина… Ничего не изменить. — Добавил Фэллон. Мы опоздали. Когда нам стало известно о планах Васнецова, было уже слишком поздно. Сестра Вилмера должна умереть. Или умрем мы все разом, за компанию.
«Значит все кончено? Не прогуляться больше по московским паркам? Не поесть мороженого жарким летним днем? Ведь мы ни разу еще не были на море. Я обещал Элизабет, но снова так и не сдержал слово. Не успел». — Теперь уже было слишком поздно.
«Мир жесток и полон несправедливости. Моя бедная Элизабет. Прости меня, я откладывал нашу поездку, и вот… Мы так и не пройдемся по песчаному пляжу. Наши мечты, надежды, чаяния — все пошло прахом». — Меня понесло на философию. — «Что значат извинения кардинала? Ничего. Да, или две жизни или миллионы. Но разве от этого легче? Я не боюсь смерти. Но Элизабет… Как объяснить ей? Как рассказать, что вместо теплого пляжа и просторных апартаментов, нас ждет сырой тоннель подземелья, который мы так мечтали покинуть и забыть навсегда?»
— Знаю. — Ответил я. — Тогда позвольте принять смерть в объятиях любимой. Нам не выжить в подземелье, все равно. А если нас найдут полицейские Далласа и передадут в руки магистра? Тогда катастрофы не миновать. Ведь вы прятали Элизабет столько лет не зря.
— Тебе не обязательно идти в подземелье. Ты можешь остаться в России, а когда все кончится — вернуться и жить в Сити. Мы больше не потревожим тебя. Слово кардинала. — Произнес Вилмер. — Вполне возможно, что в скором времени мы снова сможем воскресить сестру.
— Обязательно. Я буду с Лиз до самого конца и умру с ней. Я не хочу жить без нее, видеть в каждом солнечном луче, в каждой далекой звезде ее отражение. Пока она там, в одиночестве. Я не могу так, нет. Не надо… Это не жизнь.
Я изо всех сил старался казаться спокойным, невозмутимым, но, наверное, это у меня получалось из рук вон плохо.
— Прости, Элизабет. — Шепнул я, будто она слышит меня.
— Позвольте побыть нам с Рэтом наедине, хоть немного. — Попросил Кайлер.
— Хорошо. — Ответил Фэллон. — Оставим вас. — Кардинал жестом показал на дверь и все, включая Вилмера, покинули палату.
— Я понимаю. — Начал Кайлер, расположившись на кушетке. — Тебе тяжело.
«Что значит «тяжело»? Обычная дежурная фраза. Разве можно описать всю палитру чувств одним словом? Слишком мало… Да и что изменится от многословия? Ничего. Подземные толчки не прекратятся, миллионов смертей не избежать, увы. Прольются реки слез. И виной тому будем мы».
— Ничего вы не понимаете, кардинал! Вы когда-нибудь любили?
— Любил и люблю уже не одну сотню лет. Не думай, что для меня любовь — это пустой звук. Поэтому и говорю тебе то, что говорила она — живи. А мы воскресим сестру Вилмера, как только сможем. Магистр ищет ее и мы должны быть настороже.
— Тогда воскресите и меня. Вместе с Элизабет. — Я стоял на своем, не желая оставаться в солнечном мире и дожидаться у моря погоды.
К тому же, у меня не было никакой уверенности, что я вообще смогу увидеть Элизабет хоть раз в своей жизни и так и состарюсь в окружении немых каменных исполинов.
— Возможно и так. Но, я уверен — сестра не желает тебе смерти. Как и сам Вилмер.
— И я не желаю, но это и не смерть вовсе. Если повезет, через много лет вы снова вернете нас к жизни.
— Хм. — Кардинал почесал подбородок. — А ты оптимист. Подумай хорошенько еще раз. — И, заметив мою ироничную гримасу, добавил. — Знаю, ты упертый романтик. Но, хоть раз, прояви благоразумие.
«Да, согласен, я упертый, но разве благоразумно будет оставлять девушку в темнице одну, между жизнью и смертью, а самому остаться в Москве и жить? Да, можно найти ей замену, да не одну, и менять их каждую неделю, как перчатки. Но какой в этом толк? Нет, такая жизнь не для меня». — Я решил остаться человеком даже в аду.
— Надеюсь на вас, кардинал Кайлер. Вернитесь за нами, когда придет время. — Подумать только, я просил помощи у человека, который когда-то был врагом для меня и для всего человечества.
— Хорошо. — Кайлер согласился. — Слово чести.
Не знаю почему, но я верил ему. Быть может, потому, что он едва не погиб из-за нас, быть может, за то, что спас Фэллона, а может просто потому, что больше ничего и не оставалось, кроме, как просто проверить и вселить в себя эту призрачную надежду. Так или иначе, лучик света все равно тихо мелькнул внутри меня.
Вернувшись в палату, я обнаружил, что Элизабет спала. Работа монаха Эше, не иначе.
Взглянул на спящую Лиз… Ее прекрасное лицо, погруженное в безмятежный сон, выглядело таким милым и безмятежным. Он ещё ничего не знала ни о ранении кардинала, ни о провале миссии, ни о скорой смерти.
Слезы отчаяния и бессилия прокатились по небритым щекам. Я опустился на колени рядом с ней и осторожно поцеловал ее нежную руку, боясь разбудить.
— Я слаб… И снова не могу спасти тебя… Прости, солнышко, прости, моя радость, мой смысл жизни… — Шептал я, словно она слышала меня и боялся быть услышанным.
— Слезы — не признак слабости. — Негромко заключил Роб, стоящий позади. — Скорее, они говорят, что внутри тебя не холодный камень, а трепетная душа, которая чувствует, беспокоится и переживает. Что в тебе есть жизнь, дружище. Не бойся иногда давать волю чувствам, ты тоже человек, как и все мы. Не держи в себе. Это неправильно, Рэт. Не бойся.
Я не ответил, ведь тогда только и думал о том, что в огромном мире еще столько прекрасного. Столько нового и удивительного. Вспомнилась поездка в горы, на Алтай в начале весны, когда холода еще сохранили для нас бескрайние снежные просторы. Как сияли от счастья ее глаза, как она улыбалась, глядя на построенного вместе со мной здоровенного снеговика. Как мы впервые попробовали горячий шоколад, прокатились на санях, запряженных тройкой лошадей с бубенцами, а потом Лизи кормила их по очереди сахаром и смеялась, когда
