той лишь разницей, что цепи были натянуты выше, и висел Эосфор лицом в другую сторону – спиной к своим мучителям, неспособный защититься, не знающий, когда и откуда последует…
Раздался свист – и на его спину обрушился мощный удар. Чем-то длинным, узким – Харрис даже не поняла, что это было, но предмет определённо был похож на кнут. Девушка не сомневалась, что Годфри мог это сделать – и потому едва ли удивилась средневековому оттенку происходящего. Её больше заботил Лукас – хрипло кричащий, запрокидывающий голову так, будто он надеялся свернуть себе шею, чтобы окончить пытку. Трясущийся и мечущийся в попытках напрячь руки, вырваться из наручников, или чем там были обмотаны его руки – не было видно, но это не так уж и важно.
Девушка насчитала шесть жестоких ударов. Где-то с третьего она присмотрелась – и поняла, что били Эосфора, на самом деле, довольно щадяще. Хлоя видела людей, которых секли кнутом – при желании и определённом уровне мастерства, палач мог вырывать целые куски плоти. Но здесь удары были скорее жалящими, быстрыми – оттого не менее болезненными, конечно. Однако Харрис показалось – Годфри не хотел уродовать сына. Он ещё на что-то надеялся.
– Хватит, – раздался голос Эосфора-старшего. Аманда, уже замахнувшаяся для нового удара, покорно остановилась. На записи с камеры наблюдения не было видно выражения её лица, или глаз – но Хлоя представляла их, полыхающих чёрным пламенем.
Несколько секунд возни. Девушка освободила руки брата и тот рухнул, как подкошенный, на пол – даже не пытаясь сопротивляться. Она оттащила его куда-то – Харрис поняла, что в первый раз не заметила небольшой кушетки, что стояла в углу помещения. Лукаса на неё почти швырнули – и он не успел выставить руки, чтобы уберечься от удара.
– Хватит, я сказал! – громче приказал Годфри. Аманда отступила назад, молча повинуясь.
Сейчас, когда Эосфор лежал, сжавшись, на голой спине можно было различить кровавые раны – всё же без этого не обошлось. Хлоя попыталась вспомнить, видела ли она следы от них, когда осматривала его спину – и передумала, когда её замутило. Она не была особо впечатлительной: но всё бывает в первый раз – ведь Харрис ещё ни разу не видела, как отец заставляет одного своего ребёнка пытать другого.
Хлопнула дверь. Хлоя подумала, что это вышел Годфри, но оказалось – нет, спустя несколько секунд мужчина вошёл в кадр. Постоял возле кушетки, потом присел рядом с сыном. Боковым зрением Харрис заметила, как Лукас, что был рядом с ней, отвёл глаза – похоже, он помнил этот момент. Но заставлять его рассказывать об этом снова было бы жестоко – и девушка выбрала продолжить смотреть видео.
– Ты помнишь, – раздался голос Эосфора, – то время, когда мы были лучшими друзьями? – ответа не последовало. Его сын лежал неподвижно, кажется, даже не дышал – Хлоя почувствовала, как у неё замирает сердце. Она бы поверила в то, что Лукас мёртв – если бы только не помнила о том, что он находится рядом с ней и всё ещё держит её руку. – Мы были близки, – Годфри говорил почти мягко. Его сын впервые подал признак жизни – едва заметно пошевелился, но тут же замер от боли, задрожал. Камеры не уловили всех тонкостей его состояния, но девушка видела всё как наяву: его слабую болезненную дрожь, холодный пот, что ощущался хуже всего, когда стекал на открытые раны. – Что ты творишь? – вдруг очень заботливо, ласково спросил Эосфор-старший, опуская руку на неповреждённое плечо сына. – Ты ведь сам не понимаешь, – мужчина начал поглаживать его. – Ты мог бы спросить у меня, если тебе что-то непонятно. Я всегда могу всё тебе объяснить. Ты считаешь, я монстр – почему же не даёшь мне шанса оправдаться? – Лукас тихо застонал, когда отец случайно дотронулся до края одной из ран. Годфри сразу же убрал руку. Видимо, понял, что оправдываться уже поздно. – Послушай, – мягко сказал он, – Аманда всё равно выяснит, где ты прячешь данные. Ты всегда был моим любимым сыном, Лукас, – «настоящий» Эосфор рядом с Хлоей пошевелился снова, поднимая глаза на экран. – Я не хочу мучить тебя. Не хочу тебя ломать, – мужчина поднял руку выше, скользнул по щеке сына. Эосфор сделал болезненный вдох – даже на записи было слышно, с каким усилием он втянул в себя воздух.
– Она… она его… убила… да?.. – медленно, почти по слогам, выговорил Лукас. Харрис внутренне сжалась, услышав его голос – да, люди переживали пытки и похуже, но только из-за этого нельзя было умалять того, что только что случилось с Эосфором. Это было страшно; это было впервые – и это сделали с ним самые близкие ему люди. Физическая боль сочеталась с ужасом осознания и чувством предательства.
– Кого? – помедлив с ответом, уточнил Годфри. Его сын сглотнул.
– Джексона, – пробормотал он. Хлоя не смогла вспомнить никого с таким именем – но судья, на которого она взглянула, кивнул своим мыслям, перелистывая какие-то записи. Лукас же стиснул зубы – девушка поняла, что речь шла о ком-то из его близких.
– Ты знаешь, что он уехал по работе, – осторожно сказал Эосфор-старший. Его сын едва заметно пошевелился, не оборачиваясь, будто пытался защититься. Годфри опустил голову, понимая, что ему не верят. – Да, – признал он. – Да, убила.
– Она же… она наша сестра… – голос задрожал, в нём послышались слёзы. Но Лукас не разрыдался – судорожно втянул в себя воздух, сдерживаясь. Тише и спокойнее спросил: – Она… и меня убьёт? – теперь даже на записи было видно, как он дрожит.
– Нет, – Годфри снова прикоснулся к плечу сына. – Если ты поступишь разумно. Сделай правильный выбор.
Эосфор-младший молчал. Харрис как будто слышала его мысли: он не понимал, как оказался здесь. Вот была точка А – его счастливое, судя по рассказам, и отношению отца, детство. И вот – точка Б, прямо сейчас: он лежит с изодранной спиной, и сделала с ним это его родная сестра. Которая способна его убить, если он откажется отдать то, что им нужно.
Лукас издал тихий вздох. Опустил голову, пошевелился, не обращая внимания на боль, сжался. Девушка поняла: он сделал выбор, о котором просил его Годфри, и не в пользу отца. Судя по тому, как опустились его плечи – Эосфор искренне считал его верным.
После этого видео последовала нарезка из других записей. Похоже, больше они не разговаривали об этом – либо адвокат хотел сделать акцент на том, что Лукас пострадал за своё желание обличить отца – и на том, что
