Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
Родне повезло с веком и еще в одном отношении. Это было золотое время семьи, как ее символизировала Виктория и Альберт с их многочисленным потомством, а Родня представляла собой Семью с большой буквы. Когда, скажем, Констанс и Энни де Ротшильд обдумывали замужество вне своего круга, их волновали не религиозные принципы, а чувства родственников. Семейные узы были достаточно крепки, чтобы выдержать эпизодические межрелигиозные браки, но они же и служили главной обороной против этих браков. Именно это чувство семьи, которое продержалось еще долго после того, как пали религиозные преграды, и помогло удержать Родню в лоне иудаизма.
Чувство семьи имело и свое коммерческое применение. Благодаря ему состояния женились на состояниях, выбирались партнеры для расширения предприятий, поддерживался и усиливался приток капитала. Но оно имело и недостатки, присущие непотизму: человек чувствовал себя обязанным брать в партнеры зятьев, племянников и кузенов, с которыми, не будь они родственниками, он, может быть, не захотел бы иметь ничего общего. Но на раннем этапе, до железных дорог и телеграфа, родство само по себе было средством сообщения.
Таким образом, можно провести прямую параллель между Родней и большими квакерскими кланами с их опытом и коммерческой сетью, как их описывает профессор Матиас: «Доверительные деловые связи очень часто подкреплялись родством; супругов выбирали из того же зачарованного круга. Рекрутов для партнерств тоже искали среди младших членов других ветвей того же клана. Собственность, капитал, смена партнеров, расширение предприятия – все это, как правило, находилось в рамках одного и того же социальнорелигиозного анклава и часто цементировалось родственными узами».
Но что еще делало Родню еще более тесным и изолированным кругом, чем любой квакерский клан, так это снобизм, который они переняли от своего английского окружения.
Вначале в Родне видели выскочек, но потом выскочек стало достаточно много и они приобрели достаточно влияния и богатства, чтобы навязывать обществу свои нравы, и даже в Англии богатство стало адекватной заменой древности рода. XIX век открыл для себя деньги, как XX – секс. Бальзак – это, можно сказать, Генри Миллер в теме денег, но и Джейн Остин, и Диккенс, и Джордж Элиот тоже были одержимы деньгами. Они не стремились поставить их на пьедестал, но мало кто сомневался в том само собой разумеющемся факте, что богатство в некотором роде – само по себе благодать. Влияние в обществе смешалось из графств в города, от помещиков к городским магнатам; хотя, конечно, земля никогда не теряла своего значения, поскольку многие городские магнаты, подобно Ротшильдам, становились и помещиками.
Конечно, это совершенно естественно, что английские евреи видели в своей плутократии меритократию, ибо изливали благодеяния так регулярно и изобильно, как будто по своей воле распределяли небесные блага. Евреи, возможно, не разделяли свойственного Викторианской эпохе взгляда, что бедность – это признак вырождения, но все же считали богатство доказательством заслуг, и это мнение в какой-то степени живо до сих пор.
Родня оплачивала еврейские школы, синагоги, больницы и суповые кухни. Они насаждали оптимизм века не столько наставлениями, сколько благодаря своему примеру. «История нашей страны за последние 160 лет, – писал Маколей в 1848 году, – это в конечном счете история физического, морального и интеллектуального усовершенствования». Маколей, главный поборник еврейской эмансипации, очевидно, видел в Родне подтверждение своих слов.
Для еврея-новопереселенца Родня служила постоянным напоминанием о том, что в Англии честный труд может увести человека очень далеко, и мрак нужды освещался искрой надежды. Не каждый еврей мечтал стать Ротшильдом, но каждый мог надеяться обеспечить себе достаток или даже разбогатеть. Еврейский торговый класс расширялся и рос. Новые люди приобретали новые состояния в новых областях. В большинстве своем они имели русское происхождение. Свой главный вклад британские евреи сделали в области коммерции. Их достижения в науке, литературе и искусствах были сравнительно невелики, хотя их ни в коей мере нельзя назвать незначительными.
И в еврейском сообществе, и в стране в целом Родня была консервативной силой. Первые евреи, которые стали активно заниматься политикой, были либералами, поскольку сторонники еврейской эмансипации в основном принадлежали к либеральной партии, а ее оппоненты – к тори. Но со временем, когда еврей – член парламента стал привычной картиной, появились евреи-тори, и, когда в 1886 году либеральная партия раскололась по вопросу ирландского самоуправления, либералы из евреев основной своей массой примкнули к крылу юнионистов. Они не для того становились полноправными буржуа и рыцарями своих графств, чтобы спокойно смотреть, как разваливают Соединенное Королевство. Во внутренних кругах говорили, что они используют свое влияние для того, чтобы превращать отпрысков еврейских гетто в англичан, и это так и было, но не просто англичан, а англичан с явным еврейским налетом. Они были совсем не похожи на сыновей гетто, выросших в Германии и Франции и не имевших такого образа покровителей. Они росли, считая себя немцами или французами (хотя остальные не считали их таковыми), и дело с концом. Родня, выступая за ассимиляцию в одном, поддерживала изоляцию в другом и хотела для английских евреев того же, что Дизраэли хотел для Англии: поженить традицию с переменами. Они были живым доказательством того, что это возможно.
И снова опыт квакеров содержит удивительные параллели с тем, что произошло с Родней: «Накопив огромные богатства во втором и третьем поколениях, члены секты отступали от ее строгих догматов, что сочеталось со стремлением занять место в истеблишменте. Очень часто начиналось с того, что детей отдавали в знаменитые школы, с выбора спутника жизни, покупки земель, а потом возникал соблазн пойти в мировые судьи или принять рыцарское звание».
Что касается Родни, то тут еще добавляется фактор их неописуемой английскости. Викторианские взгляды господствовали в их среде еще долго после того, как сошли на нет в остальном обществе, но со временем и они прониклись духом новой Англии. Броская и шумная компания эдвардианцев Сассуна – вот, пожалуй, их последний блестящий выход, ведь если в прошлом веке многое, даже его лицемерие, только усиливало Родню, то в нынешнем едва ли не все стремится ее подорвать.
Наш век слишком груб даже для благодушных анахронизмов.
Иллюстрации
Мозес Монтефиоре в форме капитана Суррейского ополчения
Мозес Монтефиоре в поздние годы. Он колоссом возвышается в еврейской истории XIX в.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
