Эквы, вольски и самниты Тесный, дружеский союз Заключили для защиты От тяжелых римских уз,
И по всем странам соседним Клич раздался боевой: «Все готовы в бой последний, Беспощадный, роковой!..»
Арета оборвала песню, приметив, что за стеной беседки, скрытой в листве облепившего ее решетки винограда, кто-то осторожно вторит ей.
Едва она умолкла, как туда вошел Эмилий — так быстро, что девушка невольно вздрогнула, не ожидая его, потому что он давно не ходил дальше лужайки перед домом.
Эмилий уселся около подруги своего детства, склонился понуренной головой на руку, а другой рукой стал молча рассеянно щелкать пальцами в аккомпанемент пощелкиванию прядущей.
Но вот Арета оборвала нить, смотала ее на веретено, заткнула его в приспособленное место при гребне прялки, потом, глубоко вздохнув от моментально пронесшегося целого роя совершенно новых мыслей, предчувствий, она погрузила свои руки в большую охапку всевозможных цветов, лежавших подле нее на лавочке, наслаждаясь в жару освежающим влиянием их сочных листьев.
Арета бледнела и краснела от радости, что таинственному врагу-сплетнику не удалось рассорить ее друга с ней, о чем слух дошел через братьев.
Она поняла, что Эмилий хочет что-то сказать, но не решается, и догадалась, что причина угнетения его духа — грозный рассудок, требующий разрыва их близости настойчивее, чем все старшие, в руки которых попала судьба этой несчастной четы.
Арета была в таком возрасте, когда для девушки впервые настает чудная весна ее жизни — пора любви, полная грез и сладостных желаний, — волшебная пора любовных чар, неги, еще чуждой порочного сладострастия, — пора такой мечты, где конечной целью является брак с ее милым.
Арета знала, что брак с нею, дочерью рекса, верховного правителя Рима, для Эмилия невозможен, но она не мирилась с такой перспективой будущего. Юная мечта рисовала ей нечто лучшее: что каким-нибудь способом препятствия устранятся, например, злая мачеха умрет от постоянной раздражительности, а тогда отец, хоть и всегда пьяный, рассеянный, обленившийся, но любящий свою дочь, позволит, благословит в добрую минуту…
Или Эмилий решится бежать с Аретой… Куда? Неизвестно… быть может, к своей самнитской родне, в Арпинум.
Арета, воспитанная в пренебрежении, слышала о других странах весьма смутно. Она, как и другие, подозревала, что Ютурна могла скрыться в Самний, живет под другим именем. Но как туда добраться Арете?..
— Не могу сказать, — заговорил Эмилий после долгого молчания, — но сказать надо. Лукреция настаивает — все пропало!..
— Что такое пропало, Эмилий? — спросила Арета в сильной тревоге и заплакала. — Дорогой друг! Мой милый Эмилий!.. Ты болен?..
Юноша застонал, беспокойно блуждая взором.
— Эмилий!..
— Твой жених Октавий скоро вернется с войны… конец!.. конец всему, Арета!..
— Октавию нет дела до моей дружбы с товарищем детства.
— Клуилий уверял Брута, будто до Октавия дошли дурные слухи о наших отношениях и он отказывается от твоей руки, ставит разные условия и, между прочим, мою смерть.
— Но для меня лучше, если Октавий откажется.
— Милая, разве мачеха спросит, что лучше для тебя?! Ах, Арета!.. Лукреция все мне объяснила: чем я мешаю, почему я лишний… но… — Он обнял и крепко прижал к себе испуганную дочь Тарквиния Гордого. — Я понял все! — воскликнул он. — Понял, когда стало поздно… Клуилий оклеветал меня. Это все его интриги…
За беседкой раздался мрачный и гнусавый старческий голос:
— А теперь Клуилий пришел доказать всему Риму, что сын Турна — лжец.
С ним были сыновья Тарквиния и другие свидетели из знатных особ.
Глава XIV
Безрадостный пир
Бруту и нескольким другим, тайно сочувствующим, с великим трудом удалось спасти Эмилия от казни за мнимое обольщение дочери Тарквиния, пересилить клевету Клуилия и других патрициев, подкарауливших свидание в беседке.
Зная, что Туллии страстно хочется отдать падчерицу за дальнего родственника, этрусского лукумона, злодеи внушили этому чванному человеку сделаться требовательным относительно приданого и репутации невесты.
По внушениям интриганов Октавий настоял на совершении перед бракосочетанием еще добавочного унизительного обряда очищения Ареты от дурных слухов произнесением ею в торжественном собрании родни и знати клятвы по данной рукописи.
Это была свадьба с некоторыми особенностями этрусского культа, в который переводили Арету, сильно не желавшую того.
Хмурый зимний день с мелким дождем уныло освещал сумрачную залу — атриум роскошного чертога.
Отойдя от простоты старых времен в обстановке жилища, Туллия не умела войти во вкус принятого ею от греков и этрусков вполне культурного декорума всего, что ее окружало.
Все в ее жилище было тяжеловесно на вид, несоразмерно, одно к другому не подходило, будучи выбранным непривычным оком.
