— Ни капли изобретательности! — проговорила она и, подняв свой собственный плакат («ХО! ХО! ХО ШИ МИН!»), побежала было за демонстрантами, если бы они сами внезапно не появились на дороге, гонимые назад конной полицией. Не думая ни секунды, Алисон вклинилась между хрипящим членом Общества луддитов и отступающими бунтовщиками.
Протестующие оказались совсем рядом с ними и начали было сопротивляться, однако полиция спешилась и обрушила на студентов дубинки. Алисон кинулась туда, где оглушенная девушка лежала в крови на горячей мостовой, но полицейский схватил ее и потащил в сторону, побуждая убираться отсюда к черту. Алисон обозвала его свиньей, и полицейский прибил бы ее, не дай Дэниел волю своим десяти секундам бешенства и палке от плаката. Тогда полицейские слетелись на Дэниела. Алисон обозвала их всех свиньями, и вскоре оба очутились в процессии мягко обитых фургонов, свозивших нарушителей порядка в участок.
В этот день было арестовано около четырехсот человек, и единственный способ, которым мог с ними справиться молодой чиновник Карсон Кло, был оптовый. Всех поместили в казармы полицейского департамента рядом с участком, где мистер Кло (старший сержант) посредством громкоговорителя предъявил им обвинение в нарушении уличного движения и оштрафовал каждого на двадцать долларов. Вполне цивилизованно. Большинство демонстрантов, предвидя арест, оказалось при деньгах.
Выстроилась очередь для оплаты, и вскоре все были обслужены, за исключением Дэниела, который предлагал десять фунтов, собранных в основном из флоринов и трехпенсовиков. В куче монет, лежащей на стойке перед дежурным сержантом, оказалось даже несколько фартингов.[25] Сержанту было не до смеха.
— Ты что, сынок, дурак, что ли?
— В определенном смысле слова — да, — Дэниел сделал вступительную затяжку из ингалятора, — и требую, чтобы вы приняли эту валюту. Все эти монеты были отчеканены в последние пятьдесят лет, и я отказываюсь понимать, какое право это дурацкое правительство имеет объявлять незаконными деньги, бывшие в обращении двести лет и заменять их имитацией и безобразной упрощенной системой, характерной для самой испорченной в мире страны.
Алисон заплатила за него штраф и отвела к себе домой, где он и остался.
Даже в рамках современного разнообразия они были довольно странной парой. Раздражительный студентик литературного факультета и высокая студентка факультета политических наук. Она была само совершенство: цветы в длинных прямых волосах, индейские платья, соседи-вегетарианцы, котята (Дао и Дзен) и бутыли красного вина на полуночном полу. Глаза его открылись. Она была продуктом семейного медицинского богатства; он — пригородного часовщика и матери, игравшей с детьми в крокет, пока он исполнял роль судьи; астматический мальчик, много читавший и много мечтавший, так как ничего другого он не мог.
Алисон была его первой… всем, опытом мира по ту сторону книг. И вскоре Зеленый Рыцарь заревновал. Дэниел и сэр Берсилак были одним целым с той самой ночи в лавке госпожи Белановской: они путешествовали по многим дорогам и правили кривду на правду, но теперь Дэниел грезил о Зеленом Рыцаре не так уж часто. У него была Алисон, ему было с кем поговорить.
И как они говорили! Она рассказывала о политических философиях, намеренно запутанных, чтобы уберечь их от понимания и манипуляций плебса, обсуждала многочисленных ублюдков и немногих святых от политики; он говорил о старинных стилях, читал ей любимые отрывки из Мэлори и Чосера, «Сэра Гавейна и Зеленого Рыцаря», но о своих приключениях в мире сэра Берсилака, Камелота и Зеленой Часовни не упоминал.
Они с Алисон могли говорить вечно, потому что тщательно выстраивали свои диалоги. Ночь проходила, бутыль пустела, они обменивались мягкими провокациями, словесными эскападами, перетекавшими в нешуточный спор, затем в неистовую баталию, громкую и бранную, когда один из них оказывался в невыгодной позиции, но сдавать или уступать территорию отказывался. Последней защитой Дэниела становилась дымовая завеса изобретательной лжи, из-за которой кавалерией прибывали подтасованные аргументы, якобы правдоподобная статистика, несуществующие события и фальшивые авторитеты, которые сокрушали оборону Алисон и уводили его абсурдные заявления в безопасное место.
Когда диспозиция менялась, Алисон говорила с соболезнующим выражением лица и так медленно, словно у Дэниела не доставало интеллекта следовать ее доводам. Ее покровительственный тон опрокидывал его преимущество в такое беспомощное бешенство, что порой он буквально кидался на стену и, рыча, выбегал из комнаты. Это было настоящее общение. Он обожал ее; она любила его; никто из них не замечал роковой разницы.
Алисон окончила университет и стала преподавать, что она терпеть не могла, а Дэниел тем временем писал диссертацию на тему «Концепция служения у Мэлори». Работа была представлена к концу первого года их совместной жизни, они уже обсуждали женитьбу. Беременность все решила. В университете «Золотой Запад» нашлось место ассистента, и молодая семья перебралась в самый большой провинциальный город страны.
Сначала Алисон, Дэниел и крошка Эмили, казалось, двигались в одном направлении. Для него внове оказалась работа, для нее — ребенок и старый дом в новом городе. «Золотой Запад» вскоре предложил ему место преподавателя по староанглийской литературе на факультете искусств. У Дэниела появились кое-какие амбиции, и потому он проповедовал терпимость, хотя Алисон выводило из себя, как провинциальное университетское общество относится к женщине с ребенком. На этих своих пижонских вечеринках…
«Дэниел, как славно! Заходите. Приятно повидаться. Вы пришли с Дженифер? Дженни?.. Алисон! Прошу прощения. Безнадежен с именами. Проходите, знакомьтесь. Господа, доктор Дэниел О'Холиген, восходящая звезда истории английской литературы в „Золотом Западе“, ведущая сила нашего нового курса, смею сказать, будущий ее руководитель! (Возгласы одобрения.) И его жена, м-м… Алиса. Одну минутку, Дэн. Это макраме, Алиса? Как интересно. Вы сами ведете хозяйство? Отлично, когда есть чем заняться дома. Простите, я должен забрать вашего блестящего мужа на одну минутку. Диана — на кухне, Дженни, почему бы вам не поделиться с ней рецептами?» Он даже погладил ее по голове.
Эмили росла, ходила в школу, Алисон иногда читала свои старые университетские книжки, просто для того, чтобы сохранить интерес, чтобы ее мозг не отказал окончательно. Потом подала документы в университет на заочный курс по праву. «Все равно не примут. Вряд ли сдам экзамены». Учиться ей нравилось. С нетерпением ожидала большую желтую бандероль с книгами, которую ей присылали раз в полмесяца. Закончила год с отличием. Подала документы на второй год на два курса. В следующем — на три. Годы летели как месяцы, как дни, до того теплого мартовского вечера, шесть лет назад…
Она, Дэниел и Эмили, гнали всю дорогу до университета и подъехали со стороны Главного зала как раз к восьми. Как глупо она чувствовала себя во взятой напрокат мантии и великоватой академической шапочке, но, по словам Дэниела, она выглядела потрясающе, и Эмили не сводила с матери благоговейного взгляда.
