— Конечно. А вы пробовали когда-нибудь молоко, скисшее на солнце? — спросил мистер Рильке, побуждая Дэниела вернуться в словесный лабиринт, но Дэниел ничего не ответил.
— Ну, хорошо. Благодарю за беседу. Приятно было с вами побеседовать, — мистер Рильке повернулся и пошел по коридору, бросив через плечо: — Вечером я закину вам какое-нибудь лакомство.
— А если оно ушибется? — не сумел остановить себя Дэниел.
Но Дэниел уже захлопнул дверь. Он стремительно прошел на кухню, бросил газету на стол и открыл холодильник. Молоко отправилось внутрь, Глендины обрезки — наружу, и он свистнул ей через заднюю дверь. Они обменялись любезностями на верхней ступеньке, но щенка больше интересовал завтрак. Гленда вечно хотела есть.
Устроив хлеб в тостере, а чайник на плите, Дэниел развернул утреннюю газету. «Западный информатор», сообразно своему названию, — подлое издание, типичная ежедневная провинциальная газета, самодовольный и ограниченный продукт пошлого фанатизма. «Информатор» боролся за смертную казнь за большинство преступлений, стерилизацию за немногие оставшиеся, а также за воинскую повинность и экологическое равновесие. Газета ненавидела гуманистов, либералов, иностранцев, движение за мир и постоянно выдвигала что-то против «козней всемирного правительства». Дэниел не выписывал ее, однако каждое утро она падала на крыльцо и вполне годилась для легкого развлечения. Итак, о каком бесчестии горланила утренняя передовица?
Дэниел надел свои мощные очки, смахнул с газеты следы Глендиных слюней и расправил ее на кухонном столе.
Иисусе Христе! «КЛОУН ИЗДЕВАЕТСЯ НАД НАРОДОМ НА ДНЕ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ В „ЗОЛОТОМ ЗАПАДЕ“» — и фотография жестикулирующего в шезлонге Дэниела. Он выхватил из кармана ингалятор и прочел под фотографией столько текста, сколько смог вынести.
«Группа горожан, посетивших вчера День открытых дверей в „Золотом Западе“, была поражена, когда один из преподавателей пригрозил облить их кипящей кислотой, обвинил в мужеложстве и потребовал стерилизации. Малое дитя, Кайли Краац, вечером все еще нуждалась в успокоении после того, как она приблизилась к шезлонгу, в котором развалился Дэниел О'Холиген, и была очень напугана, когда он…»
Дэниел смял газету в шар и запустил им через всю кухню. Ублюдки! Его руки тряслись, пока он наливал кофе и мазал маслом тост. Газетный ком на полу тихо расправлялся. Ублюдки! Кофе обжигал рот, и подтекст публикации мелькал в его сознании. Последняя капля для темных сил «Золотого Запада». Защита чести от грядущих наветов была его первой необходимостью.
Проглотив кусок тоста и запив его кофе, Дэниел сдернул с двери взлетевший пиджак, и минутой позже Могучий Мотор вылетел со двора в направлении «Золотого Запада».
На другом конце города задняя дверь захлопнулась за Ларио Фетцем и его дочерью Уинсом, праздновавшей сегодня свое пятилетие и отправлявшейся в детский сад. Алисон подождала, пока заведется «фольксваген» Ларио, и дала себе двадцать минут на то, чтобы выпить вторую чашку кофе, просмотреть утреннюю газету и не опоздать к девяти часам в контору.
Развернув «Западный информатор», она увидела фотографию, потом заголовок и прочла примерно столько же, сколько и Дэниел, прежде чем со вздохом откинулась на спинку стула. Почему она чувствовала себя вовлеченной, ответственной и даже виновной в поступках того, с кем уже шесть лет не жила? Она знала почему. Не считая их разъезда и того, что они не делили общее ложе, в их отношениях с тех пор, как она ушла к Ларио, мало что изменилось. В последние полгода жизни с Дэниелом эти отношения и оказались отчасти причиной, по которой она от него ушла.
Все это время она и Джиндж виделись по меньшей мере раз в неделю, обедали, ходили в кино и театр, более того, между предметами ее прошлой и нынешней привязанности не возникло никакого напряжения, напротив, Дэниел и Ларио стали друзьями. Но в последнее время и без того нетвердое понимание того, что реально и что доступно, казалось, ускользало от Дэниела вместе с будущим столь любимой им староанглийской литературы. По мере того как угрозы его курсу становились все более согласованными и упорными, его попытки противостоять им ослабевали; скандал с шезлонгом и пятидесятниками указывал на то, что удача совсем от него отвернулась.
Тем не менее Алисон приятно было видеть вчера возрождение прежнего, вспыльчивого Дэниела. Это было лучше, чем его удрученность, и напомнило ей, как она встретила Дэниела в университете — маленького безумца, едва ли не карлика, с выпученными зелеными глазами и клочьями рыжих волос, который во время ланча стоял одетый придворным шутом у входа в столовую и бичевал современность. Он был основателем, президентом и единственным членом университетского Клуба луддитов. Ничто, случившееся с начала XX века, его не устраивало и очень немногое — из предыдущих трех веков. Что бы он ни говорил, все рано или поздно приводило к отрывистым саркастическим перебранкам, зачастую превращавшимся в турнир, а то и в кулачный бой, пока главный его участник не заходился в удушающем астматическом приступе, а остальные не отправлялись на ланч.
Алисон иногда останавливалась и наблюдала эти представления, но она была занята куда более существенными проблемами, чем антисовременность: Международный клуб социалистов, Клуб изучения фольклора, Группа защиты прав человека, Партия молодых радикалов, и никогда не сошлась бы с Дэниелом, если бы не демонстрация против войны во Вьетнаме.
В тот день Алисон вместе с тысячей таких же, как она, прошла весь маршрут от университета до центра города с лозунгами и песнями: тысяча голосов, требующих мира, тысяча плакатов, призывающих солдат вернуться домой. Когда они выметнулись на главную улицу, впереди, на пустой заблокированной дороге появился одинокий протестующий — безумный маленький астматик — с плакатом, порицающим недавний переход валюты Австралии на десятичную основу[23] и требующим немедленного возвращения к фунту, шиллингу и пенсу. Алисон вовсе не собиралась сбивать его с ног, но по мере того, как расстояние между марширующими и Дэниелом сокращалось, он отказывался убраться с дороги и вопил, что пришел сюда первым, так что, когда тысячный авангард поравнялся с ним, двигаться дальше можно было только верхом, и Алисон оказалась точкой соприкосновения.
Дэниел упал на дорогу, но Алисон ухитрилась подхватить его, спасти плакат и вытащить из потока демонстрантов на тротуар. Она все еще держала его за плечо, когда он, заглотив достаточно воздуху, прохрипел: «Как вы смеете! Немедленно отпустите меня!»
Алисон тут же отпустила его руку.
— Дурачина! — закричала она. — Почему бы тебе не заняться настоящими проблемами? Ты только взгляни на свою чепуху!
Она подняла куски разорванного плаката. PENCE MAKE SENSE. STOP KILLING THE SHILLING.[24]
