Само сказание о Рюрике начинается в Никоновской летописи, как и в «Повести временных лет», с 6367 (859) года, но имеет интересные дополнения: «Въсташа Словене, рекше Новогородци, и Меря, и Кривичи на Варяги, и изгнаша их за море, и не дата им дани, начата сами себе владети и городы ставити; и не бе в них правды, и возста род на род, и рати, и пленениа, и кровопролитна безпрестани. И по сем събравъшеся реша к себе: "Поищем межь себе, да кто бы в нас князь был и владелъ нами; поищем и уставим таковаго или от нас, или от Казар, или от Полян, или от Дунайчев, или от Варяг". И бысть о сем молва велика: овем сего, овем другаго хотящем, та же совещавшася послаша в Варяги».
С одной стороны, текст, казалось бы, восходит к новгородской летописной традиции. Как и в Новгородской Первой летописи, племена начали владеть «сами собой» и «ставить» города после того, как изгнали варягов. Однако в описании беспорядков («возста род на род») составитель Никоновской летописи следует за «Повестью временных лет». Из племен упомянуты только словене, меря и кривичи, что также ближе к новгородскому летописанию. Но совершенно уникально то, что племена не сразу решают искать князя у варягов, а предполагают сначала как бы несколько вариантов. Начало этого пассажа, как уже отмечалось историками, оказывается близко к тексту Ипатьевской летописи, где племена говорят так: «Поищемъ сами в собе князя, иже бы володелъ нами и рядилъ по ряду по праву». Казалось бы, чтение Никоновской полнее. Оно как бы сохраняет тот фрагмент текста, от которого в Ипатьевской осталось только начало — «поищемъ сами в собе». Не восходит ли этот фрагмент к какому-то древнему тексту, отразившемуся и в Ипатьевской, и в Никоновской? Но увы, скорее всего, это не так. Текст Ипатьевской летописи на самом деле представляет собой видоизменение текста Лаврентьевской (то есть предшествующей редакции «Повести временных лет»). В Лаврентьевской летописи: «И реша сами в себе: "Поищемъ собе князя…"». В Ипатьевской: «И ркоша: "Поищемъ сами в собе князя…"». Эта близость вполне очевидна. Значит, в раннем летописании племена вовсе не собирались искать князя «в себе», то есть среди своих соплеменников. А составитель Никоновской летописи понял эту фразу именно так да еще и добавил другие варианты. Теперь племена намеревались искать князя не только у себя, но и у хазар, полян, «дунайцев» и варягов. И только потому, что никак не могли договориться, куда же лучше отправиться на поиски, сошлись в конце концов на варягах.
А что представляли собой другие «кандидатуры» и почему они возникли в тексте летописи? Помимо «самих себя» князь мог быть найден у хазар, которые, как известно, собирали дань с племен Южной Руси. В рассказе о сборе дани хазары «соседствуют» с варягами, как бы разделив восточноевропейскую равнину на зоны влияния. А с кого прежде всего собирают дань хазары? В летописном тексте первыми среди этих племен названы поляне — вот вам и еще одно направление для поисков князя. Далее идут некие «дунайцы». Вряд ли можно сомневаться, что имеются в виду дунайские «словене» — упомянутые ранее в летописи предки новгородцев. Ну и, наконец, варяги завершают этот список потому, что в конечном итоге именно к ним и отправляются за князем послы. Так был сконструирован составителем Никоновской летописи этот список народов, которые могли бы дать Руси первого князя.
Вообще же Никоновская летопись как бы расцвечивает разными красками «скучное» летописное повествование. Племена не просто воюют друг с другом, но совершают беспрестанные кровопролития, а обсуждение путей поиска князя сопровождается «великой молвой». Эта эмоциональная окраска летописного рассказа продолжается и далее: «В лето 6369. При Михаиле и Василии царема и при Фотии патриарсе приидоша Словене, рекше Новгородци, и Меря, и Кривичи, Варегом реша: "Земля наша велика и обилна; поидите владети нами". Они же бояхуся зверинаго ихъ обычаа и нрава, и едва избрашася три браты».
События призвания варяжских князей, сконцентрированные в «Повести временных лет» в рамках одного года, в Никоновской летописи растянуты на несколько лет. Эта своего рода «замедленная съемка» обрастает все новыми и новыми деталями. В 861 году, через два года после принципиального решения о направлении поисков, посланники словен, мери и кривичей добрались-таки до варягов. Летописец, в духе «классического» летописания, соотносит это событие с правлением византийских императоров Михаила III и Василия I Македонянина и с патриаршеством Фотия. На самом деле Василий Македонянин стал соправителем Михаила только в 866 году, но эта ошибка вполне объяснима, поскольку в Никоновской летописи хронология плохо соотнесена с событиями царствований обоих императоров. Так, только под 6376 (868) годом, спустя семь лет после описываемых событий, Никоновская летопись сообщает о начале царствования Василия. Видимо, летописец, черпая свои свидетельства из разных источников, даже не позаботился о том, чтобы хоть как-то согласовать их между собой. Поэтому и рассказ Никоновской летописи выглядит не более или менее стройным повествованием, а нагромождением разных кусков текста, зачастую совершенно не связанных друг с другом.
Что же сказали послы варягам? «Земля наша велика и обильна» и… всё. О пресловутом «наряде-порядке» Никоновская летопись не упоминает. «Поидите владети нами» — слово «княжити» также отсутствует. О чем это говорит? Быть может, подобная «правовая» лексика для летописца XVI века была неактуальна? Вряд ли. Вспомним, что к первой половине столетия, когда и создавалась Никоновская летопись, Новгородское государство почти полвека как лишилось последних остатков своей независимости. Московский великий князь был полноправным владетелем Новгородской земли, действительно большой и «обильной». Для летописца слова «княжити» и «владети» могли быть синонимами, но из двух вариантов он предпочел второй — не потому ли, что он точнее передавал реальность его времени? Почему исчез «наряд», понять сложнее. Может быть, летописец убрал его, чтобы придать некоторую интригу своему рассказу? Почитаем летопись дальше. Посланцы словен, мери и кривичей расхваливают свою родину, но умалчивают о том, что на самом деле у них происходит. Тем самым они стремятся завлечь «простодушных» варягов, но и те, как говорится, «не лыком шиты». Испугавшись «звериного обычая и нрава» племен Северной Руси, о которых они, вероятно, уже были наслышаны (а может быть, и убедились воочию), эти отважные викинги, не боявшиеся плавать по северным морям вплоть до Америки, спасовали, да так, что желающие «владети» этими «дикарями» отыскались не сразу. «Едва» нашлись трое смельчаков, отважившихся на такую авантюру. Конечно, сейчас рассказ Никоновской летописи способен вызвать улыбку. Да и для XVI века это повествование выглядит достаточно забавным — во всяком случае, летописец явно не симпатизирует искателям князей. Удивительно другое — несмотря на всю очевидную искусственность повествования Никоновской летописи, в науке существовала и существует до сих пор тенденция принимать на веру те или иные ее «уникальные» известия и искать их якобы древние истоки. А откуда взялся «звериный обычай»? Конечно же от древлян, которые в «Повести временных лет» характеризуются таким образом: «Живяху звериньскимъ образомъ, живуще скотьски…» Было чего испугаться!
Статья следующего, 6370 (862) года в Никоновской летописи открывается заголовком «О князях Русских: о Рюрике, и Синеусе и Тривори». Между тем в самом тексте трое братьев нигде князьями не названы. Для обозначения их власти используется термин «старейшина», как ранее именовался и Гостомысл. «Поидоша из Немець три браты со всем родом своим, Рюрик, Синеус, Тривор; и бысть Рюрик старейшина в Новегороде, а Синеус старейшина бысть в Белеозере, а Тривор во Изборсце…» Итак, раз Гостомысл был «старейшиной», то «старейшиной» должен быть и Рюрик.
