А я еду за туманом, за туманом, За туманом и за запахом тайги… —
самозабвенно поёт Олег, и от его голоса стучит в голове.
Лоб горячий. Простуда? Отравление?
— Что болит у тебя, Костя? — спрашиваю растерянно.
Глеб губами коснулся Костиного лба.
— Что у тебя болит? — растерянно повторил за мной.
Костя молчит, а Олег поёт во весь голос.
— Ты говорить можешь?
— Да замолчи ты! — отчаянно и громко крикнул Костя. Открыл глаза, нашёл взглядом Дашу, снова закрыл. — Мне плохо, а вы орёте.
Глеб смотрит на него удивлённо.
— Что… голова, горло, живот? — допытываюсь я.
— Не знаю.
На простуду не похоже. Ни насморка, ни кашля.
Пошла к себе за градусником. Воспаление лёгких? Не похоже. Теплынь такая, где он мог простудиться?
Солнечный удар? Болела бы голова. Почему-то опухли губы…
Скорее померить температуру!
С трудом приподнявшись, Костя пытался губами поймать край стакана с водой, что держала Ирина. Его трясло. Лязгнули о стекло зубы. Он откинулся на подушку, натянул одеяло до глаз и уставился в потолок. Шура поправила одеяло. Издалека, от двери, встревоженно смотрела Даша.
— Что болит, а?
— Вот и погуляли в воскресенье…
— Ну и дохлятина! Это брюква его доконала!
— А ты задачку реши, сразу оклемаешься, — растерянно топтались вокруг ребята.
Градусник показал тридцать девять и восемь.
Какая духота!
— Врача надо.
— Нашёл время болеть!
— Мама, он спать хочет.
Если не простуда… отравление? Надорвался, таская вёдра с водой? Приступ аппендицита? А может, у него почки больные?
До больницы двадцать километров лесом! Напрямую до колхоза — лес, озёра и километр песка. Не менее двух часов…
— Мне страшно! — из-под одеяла глухо сказал Костя. — Вы слышите, страшно!
Я встретилась с насмешливым взглядом Геннадия.
— Ты чего это распускаешься? — тихо спросил Глеб.
Только спокойнее. Главное — не паниковать.
Ирина, стоя на коленях, с ложечки поила Костю чаем. Он взял у неё чашку, выпил залпом.
— Ещё! — Он жалобно смотрел на Дашу, прислонившуюся к косяку двери. — Ничего у меня не болит. Оборвалось что-то… в животе.
«Аппендицит!» — похолодела я.
— Даша! — позвал он, но Даша не пошевелилась, так и стояла возле двери. Тогда Костя начал дрожать. На глазах вспухали губы и веки. — Чего же вы все стоите? Мне очень страшно, слышите? — закричал он снова.
— Ты что это распускаешься… Держи себя в руках! — почти шёпотом снова забормотал Глеб, краснея. — Ты чего это… распускаешься? — повторил он хрипло.
До больницы — двадцать километров! И разве поймаешь вечером попутку… Забралась в глушь, дура.
— Ну, чего ноешь? — Даша подошла к нему, склонилась.
— Ты? — неожиданно Костя улыбнулся, легко вздохнул. И всхлипнул: — Не уходи, Даша…
Ирина снова принесла чай. Шура укутала Косте ноги.
