Дальше Лоствитиля Мэри никогда не выезжала из дому, пока не поехала в Плимут. Возможно, он был не больше, чем Фоуэй, но ей эта поездка казалась волнующей, потому что туда с грохотом приезжали дилижансы из таких далеких мест, как Бристоль и Лондон. Мэри наблюдала с широко открытыми глазами, как выходили из них пассажиры, восхищалась красивой одеждой и затейливыми шляпками женщин и удивлялась: если они настолько богатые и важные особы, чтобы так далеко путешествовать, почему у них такой несчастный вид?
В последний раз, когда они ездили туда, отец дал ей и Долли по два пенса на карманные расходы. Пока мать покупала ткань на новую одежду, они заглянули в каждый магазин и обследовали каждый базарный лоток до последнего, прежде чем решили, на что потратят деньги. Долли приобрела несколько искусственных ромашек для своей воскресной шляпы, а Мэри купила воздушного змея. Долли сказала, что глупо тратить деньги на что-то, что можно сделать дома бесплатно и что в любом случае девочки не запускают воздушных змеев.
Мэри не волновало то, что она единственная девочка, запускающая воздушного змея, и подумала, что со стороны Долли было глупо купить ромашки на шляпку. И потом, змеи, которые делались дома, оказывались слишком тяжелыми, чтобы хорошо летать. Ее же змей сделан из красной бумаги с желтыми лентами, а бечевка смазана воском и легко скользила в руках.
На следующий день после церкви Мэри взяла воздушного змея па холм, возвышавшийся над поселком, чтобы запустить его. Долли пошла с ней, но только потому, что хотела продемонстрировать новое украшение на своей шляпке. Как в любой погожий день с хорошим бризом, там было много мальчишек, запускающих змеев, и все они с завистью смотрели на Мэри, когда ее змей легко взвился в небо, поднимаясь все выше над их змеями, сделанными дома.
Долли преодолела свое предубеждение против этой игры в основном потому, что там было несколько мальчиков, которые ей нравились, и среди них ее возлюбленный Альберт Моулс. В глубине души Мэри понимала, что не должна позволять Долли убедить себя дать подержать ей змея. Та хотела сделать это, только чтобы привлечь внимание Альберта.
Налетел сильный ветер, и, к ужасу Мэри, Долли не удержала бечевку, и та проскользнула у нее между пальцев. Змей вырвался и полетел за ветром по направлению к пляжу в Менабилли.
Все погнались за ним. Некоторые мальчики побросали своих собственных змеев, чтобы догнать самого прекрасного. Мэри помнила, как она мчалась, словно ветер, полная решимости обогнать всех мальчишек, и все они гикали и кричали от неожиданного приключения.
Внезапно змей стал трагически падать, поскольку ветер стих, и приземлился на скалах у маленького пляжа. Был отлив, и Мэри, не думая о своем воскресном наряде и туфлях, мчалась во весь опор через водоросли, песок и грязь с одной только мыслью — спасти своего змея.
Она споткнулась о камень, наполовину скрытый под водой, и упала лицом вниз. До змея добрался Альберт, потом он вернулся к ней и помог встать.
— Ты бегаешь быстрее, чем большинство мальчишек, — сказал он восхищенно.
Теперь, когда Мэри лежала, потея, в вонючем трюме, она подумала, что должна помнить взбучку, которую получила от матери, когда вернулась домой в вымокшей и испачканной грязью одежде. Возможно, она также должна помнить злой взгляд Долли из-за того, что получила похвалу от Альберта. Наверное, умнее было послушаться отца, который говорил, что девочки, которые ведут себя как мальчики, всегда попадают в неприятные истории.
И все же ни тогда, ни сейчас все это не имело для нее большого значения. Ничто не могло отвлечь ее от восторга при виде парящего в небе красного змея, теплых солнечных лучей на ее лице и мягкой травы под ногами, радости от свободного, сумасшедшего бега, красоты этого маленького пляжа, где она так часто ловила крабов и моллюсков. Для нее было очень важно сейчас держаться за эти воспоминания и думать о себе как об этом воздушном змее, который пытался вырваться на свободу. Ведь разве ей не говорили в воскресной школе, что если достаточно сильно просить о чем-то в молитве, оно придет к тебе?
Но сложно было поверить в то, что Господь прислушивается к ее молитвам. Разве он знал, как Мэри смертельно боялась, что больше никогда не увидит Фоуэй? Разве она просила слишком многого — снова вернуться на этот холм и посмотреть на красивый маленький поселок на закате солнца? Наблюдать, как причаливают рыбацкие лодки, груженные трепещущими серебряными сардинами, и слушать, как поют мужчины в таверне у пристани?
Слезы навернулись Мэри на глаза, когда она подумала, что упустила возможность заставить мать и отца гордиться ею и что она никогда не сможет потанцевать на свадьбе у Долли. Мэри понимала, что они в отчаянии оттого, что она такая нескладная, но она также всегда знала, что они любят ее. Что они будут чувствовать теперь, если она не вернется домой?
Как раз тогда, когда Мэри начала думать, что жаркая погода никогда не настанет и что она застрянет в трюме навечно, ее снова вызвали на работу. На этот раз вызвали только ее и Сару.
Мэри пришло в голову, что Сара, вероятно, каким-то образом к этому причастна, поскольку со дня стирки она дважды пропела ночь не в трюме, но если она и была в этом замешана, то не подавала вида. Им снова велели стирать рубашки, и когда они спускали с корабля ведра, то увидели несколько мужчин-заключенных, которых тоже вели работать.
Хотя Мэри часто разговаривала с мужчинами через решетку и отождествляла разные голоса с именами, она не представляла, КТО из них как выглядит. Но в тот момент, когда она увидела крупного мужчину, ростом намного выше шести футов, с жесткими светлыми волосами, густой бородой и светло-голубыми глазами, она догадалась, что это был Уилл Брайант — мужчина, который нравился большинству женщин-заключенных.
Мэри он тоже нравился, потому что он был родом из Корнуолла и хорошо знал Фоуэй. Они несколько раз разговаривали, но, когда прошел первый восторг от того, что она встретила кого-то, с кем можно поделиться воспоминаниями о родном городе, она нашла его в некоторой степени хвастливым. Он хвастал, что был одним из немногих осужденных за контрабанду.
Это показалось ей странным, поскольку на такое преступление все в Корнуолле обычно закрывали глаза, так как каждый — и нищий и богатый — в какой-то мере являлся вовлеченным в это. Поскольку Уилл был рыбаком и имел свою лодку, он должен хорошо знать изрезанное побережье и, безусловно, обладать всеми необходимыми навыками для вывоза контрабанды на берег, но Мэри не верила, что это все, что он совершил. Ей также не нравилось, что он считал себя самым умным, самым авторитетным заключенным на «Дюнкирке».
Но, увидев его, она вынуждена была признать, что он красив. Даже въевшаяся грязь не могла испортить его крупные черты лица, а слишком большой по размеру рубашке не удалось скрыть его мускулистое тело. Его светлые волосы сияли на солнце, в голубых глазах горела живая искорка, а его кожа отливала коричневым золотом после работы на солнце. Уилл, по всей вероятности, был лишь на несколько лет старше ее, все еще крепкий и здоровый, несмотря на то что больше года провел в плавучей тюрьме. Он явно нашел способ получать дополнительную еду, что свидетельствовало о его изобретательности.
