— Твое имя? — спросил он. —
— Мэри Броуд, сэр, — сказала она. — Позвольте узнать и ваше.
Ей показалось, что она увидела блеснувшую улыбку, и она провела рукой по волосам и ответила вызывающей усмешкой. Ее мать и сестра часто отмечали, как хороши ее волосы мокрыми, когда они закручивались в кудряшки, и Мэри надеялась, что это правда. Она была мокрой и замерзла на холодном ветру, но если бы она начала дрожать, то имела бы жалкий вид.
— Лейтенант Грэхем, — представился он. — Мне кажется, Мэри, ты не совсем понимаешь всю серьезность данной ситуации.
Имя Грэхем она тоже слышала от мужчин-заключенных. Он имел репутацию опасного человека, если его разозлить, но в остальном был вполне сносным.
— О, я понимаю, сэр, — сказала Мэри смело. — Я вижу, что не доживу до высылки, если только судьба не улыбнется мне и я не получу возможность время от времени мыться и получать немного дополнительной еды.
Он окинул ее долгим, оценивающим взглядом, который, казалось, проник сквозь ее одежду, и в этот момент она поняла, что он хочет ее.
Мэри решила отдать свое сердце Тенчу, видя в нем своего избавителя, и лейтенант Грэхем казался крайне плохонькой заменой. Его лицо было толстым и вялым, и она подозревала, что под его ухоженным париком осталось немного волос. Но что плохого в том, чтобы иметь кого-то в качестве резерва на случай, если Тенч не соблазнится? И Грэхем не выглядел отталкивающе: у него были здоровые зубы и чистая кожа. Кроме того, она искала не настоящую любовь, а лишь возможность выжить и организовать побег.
— Ты на что-то намекаешь? — спросил он, и глаза его сузились. Они были мутно-карие и не волновали ее так, как глаза Тенча.
— Я не имею права ни на что намекать, сэр, — сказала Мэри, изобразив реверанс и нахально усмехнувшись. — Я просто говорю то, что чувствую.
В ответ на это он велел ей вернуться обратно в трюм, но, когда охранник грубо столкнул ее вниз по наклонному трапу, она почувствовала, что Грэхем смотрит на нее с интересом.
Внизу, в трюме, послеполуденное мытье обсуждалось всеми женщинами, у которых было достаточно сил, чтобы интересоваться остальными. Когда Мэри втолкнули внутрь, они прервали болтовню и подняли на нее глаза.
— Что с тобой случилось? — спросила Бесси, в отчаянии сжав руки. — Мы боялись, что тебя накажут или… — она прервала себя, не желая произнести слово «изнасилуют».
— Я сказала ему, что нам нужно больше воды, свежего воздуха и чтобы вычистили эту дыру, — ответила Мэри. Она не намеревалась обсуждать ничего далее, поскольку ей было холодно в мокрой одежде и она хотела поговорить наедине с Сарой.
Ей удалось сделать это только поздно вечером. Мэри сняла с себя мокрую одежду, повесила ее на гвоздь, вбитый в балку, сушиться и завернулась в свое одеяло, но каждый раз, когда она поднимала глаза, ища Сару взглядом, та разговаривала с Ханной.
Была почти кромешная тьма, когда Мэри увидела, как Сара направилась к ведру. К этому времени большинство женщин уже укладывалось спать. Мэри поднялась и потащилась к ней, придерживая одеяло.
— Когда ты закончишь, мы можем поговорить? — прошептала она.
В темноте она увидела, как Сара кивнула головой.
Ведро казалось лучшим местом, чтобы поговорить вдали от других женщин, хотя рядом с ним было довольно тесно. Когда Сара закончила, они уселись на балку.
— Ну что? — спросила Сара.
— Кто твой любовник? — Мэри решила, что не имело смысла ходить вокруг да около.
Сара колебалась. Было слишком темно, и Мэри не видела, рассердил ли ее вопрос.
— Это Тенч или Грэхем? — настаивала Мэри.
— Нет, ни тот, ни другой, — прошептала Сара. — Но ты не должна задавать такие вопросы, Мэри.
— Почему? Я вынуждена это делать хотя бы для того, чтобы знать, к кому не стоит подбираться, — прошептала Мэри в ответ.
— Тенча в такое не вовлечешь, — сказала Сара с вздохом. — Большинство из нас пытались это сделать. И я желаю тебе удачи, если ты собираешься попробовать с Грэхемом, он твердый орешек.
— Как мне к нему подступиться? — спросила Мэри.
Она скорее почувствовала, чем увидела, как Сара пожала плечами.
— Каждый раз, когда видишь его, показывай, что рада встрече. Этого обычно достаточно, чтобы тебя вызывали под каким-нибудь предлогом. Но не надейся на многое. Ты только разочаруешься.
— Твой мужчина снимает с тебя цепи?
— Иногда, не часто, — сказала Сара устало. — А сейчас иди спать, Мэри, я не хочу тебе об этом рассказывать, это нехорошо.
Мэри услышала грусть в голосе Сары и инстинктивно поняла, что только отчаяние заставило ее пойти на подобное, и она не хотела, чтобы с ее помощью другая девушка решилась на это.
— Мы должны делать все, что в наших силах, чтобы выжить, — произнесла Мэри, взяв Сару за руку и сжав ее. — И это все, Сара, больше ничего. Я не вижу в этом ничего постыдного.
— Увидишь, когда другие от тебя отвернутся, — сказала Сара сорвавшимся голосом.
— Лучше презрение, чем голодная смерть, — настаивала Мэри.
Больше недели она ждала, каждый день надеясь, что ее снова вызовут работать. Потеплело, и в трюме стало душно. В одну из ночей умерла женщина по имени Элизабет Сомс, и обнаружили это только на рассвете. Но больше всего Мэри шокировало то, что никто ничего не мог о ней сказать. Элизабет пробыла здесь взаперти многие месяцы и все же не завела настоящих друзей, и о ней никто, похоже, ничего не знал.
— Она уже была здесь, когда меня привезли, — сообщила Сара, когда Мэри обратила на это внимание. — Элизабет уже тогда болела и почти не разговаривала. В любом случае она была уже старая, так что не беспокойся на этот счет.
Но Мэри беспокоилась именно об этом. Она думала о том, куда охранники забрали тело Элизабет и где ее похоронят, есть ли у нее родственники и сообщат ли им о ее смерти. После этого случая ее желание сбежать усилилось.
Единственным утешением, которое Мэри могла найти, были воспоминания о доме. Она обнаружила, что если глубоко погрузиться в эти воспоминания, то можно забыть о жаре, голоде, вони и о других женщинах. Иногда Мэри представляла, как идет по дороге к Бодиннику вместе с Долли и матерью, чтобы сесть на лодку до Лоствитиля. Насколько Мэри помнила, она только дважды побывала там, в последний раз ей было двенадцать, а Долли четырнадцать. Но оба раза погода стояла жаркая, солнечная, и она помнила, как сидела в лодке, опустив руку в холодную прозрачную воду.
Большую часть их поездки лодка проходила вдоль крутых, густо заросших кустарником берегов, где деревья росли у самой кромки, и их корни тянулись к воде, похожие на узловатые пальцы рыбаков. Это была волшебная поездка. Стрекозы парили над водой, цапли терпеливо стояли на мелководье, и часто из-за деревьев выглядывал робкий олень. Зимородки усаживались на корни деревьев, ожидая, что мимо проплывет неосторожная рыба. Они то и дело брызгали ослепляющей вспышкой бирюзы и возвращались, держа в клюве свой серебряный приз.
