Карл тычет пальцем в мой помятый список и напоминает, что среди причин, по которым я не хочу оставлять малыша, я сама указала, что у меня нет семьи. Но у меня в голове не укладывается то, что он говорит. Я, конечно, подозревала, что Бренда готова на все ради этого ребенка, но что она всерьез планирует меня удочерить – меня, которая одна на целом свете… Это очень трогательно. И я ловлю себя на том, что улыбаюсь. Идея, конечно, глупая, но мне она нравится.
– Видишь? Шарлотта меня понимает! – восклицает Бренда, которая не сводит с меня глаз.
Любопытство берет верх, и я прошу показать, что еще они придумали. Карл пытается меня отговорить, но я настаиваю и тяну листок к себе. Я с трудом разбираю его почерк, задаю массу вопросов по поводу примечаний на полях. Бренда поясняет, что она уже справлялась у адвоката, будет ли у нее, как у бабушки, право навещать внука. Я смотрю на нее с искренним изумлением:
– Но я бы никогда не стала запрещать вам с ним видеться!
– Это всего лишь формальность, – говорит Карл. – Хотелось бы учесть все детали.
Он снова тянет листок к себе, но я держу крепко и указываю на фразу в уголке: «Фамилия – Эванс?», над которой, обведенное в кружок, написано имя «Карл». Я спрашиваю, что это означает, а он вдруг хмурится, дергает листок – и тот в конце концов выскальзывает у меня из пальцев. Карл говорит, что пока еще рано обсуждать этот вариант и что все это не имеет абсолютно никакого значения, пока я не приняла решение. Потом берет чашку с шоколадом и выпивает его одним глотком.
– Она имеет право знать! – не уступает Бренда.
– Только когда решение будет принято!
Я хмурюсь, потому что знаю – любопытство теперь не даст мне покоя. И стучу по столу, давая понять, что желаю получить листок обратно.
– Я хочу знать!
– Шарлотта, пожалуйста! Эта идея – совершеннейшая глупость!
Карл мотает головой, но Бренда жестом просит его отдать листок. Она говорит сыну, что это ни к чему их не обязывает и что будет правильно, если я узна́ю, на что они готовы пойти ради меня. Ее слова только распаляют мое стремление докопаться до сути, и я уже согласна пообещать что угодно, лишь бы Карл сдался, – что не стану принимать это всерьез и насмехаться над ним тоже не буду. Тем более что вряд ли можно придумать что-то более забавное, чем эта история с удочерением!
Бренда принимает мою сторону и даже заявляет, что это может помочь мне определиться с планами. Но Карл упрямо твердит, что сначала нужно поговорить обо мне и о ребенке. Листок слишком далеко, чтобы я могла хоть что-то прочесть, но некоторые слова врезались в мою память, и я предпринимаю попытку их истолковать:
– Вы хотите, чтобы я дала малышу вашу фамилию, да?
Мать и сын обмениваются взглядами, и, хотя Бренда пытается этого не показывать, я вижу, что ей по душе мое любопытство. В который раз я тянусь к листку, но Карл не дает мне его взять. Жаль… Что же там написано?
Через пару секунд он подтверждает мою догадку:
– Да. Маме очень хочется, чтобы малыш носил фамилию Эванс.
– И это все? Что же в этом глупого? История с моим удочерением намного смешнее…
Моя реакция Карла, судя по всему, успокаивает, и Бренда отталкивает его руку, лежащую поверх листка.
– Покажи ей!
Он колеблется, но я зна́ком даю понять, что готова, и вот наконец листок передо мной. Карл указывает на свое имя в кружке́, потом на вопрос «Фамилия – Эванс?», затем ведет пальцем по стрелке, тянущейся через всю страницу, – к нагромождению записей, которые мне не удается расшифровать. Но одно слово бросается мне в глаза: «Супружество». Улыбка исчезает с моего лица, и я с тревогой смотрю на Карла.
– Это всего лишь вариант, – повторяет он, чтобы меня успокоить. – Не настоящий брак, а юридическая уловка, чтобы упростить дело.
– Что? Ты имеешь в виду… мы с тобой? Это шутка? Я хочу сказать… А что бы это изменило?
Я перевожу взгляд на Бренду, потом снова на Карла и жду, чтобы мне объяснили суть этой нелепой пометки, начертанной кем-то в уголке листа.
– Шарлотта, говорю тебе, это просто один из вариантов! И довольно-таки дурацкий. Я думал, тебя это рассмешит.
– В этом нет ничего смешного! – спешит возразить Бренда. – Это… еще один способ сделать тебя членом нашей семьи.
– Мама, мы еще не выяснили, допустимо ли это с точки зрения закона…
Я смотрю то на Бренду, то на Карла, онемев от изумления. Карл отнимает у меня листок; впечатление такое, что мое молчание его раздражает. Вполне возможно, он и вправду ожидал, что меня это позабавит, но поскольку цель такого демарша мне непонятна, то и смеяться пока что не над чем. Листок исчезает в стопке, а Карл встает и предпринимает попытку отвлечь нас разговором на другую тему. Мой голос обрывает его на полуслове:
– Не понимаю… Это была шутка?
Никто из них не осмеливается ответить. Подозреваю, что этим молчанием Карл и Бренда дают мне понять, что вариант с заключением брака они на самом деле рассматривают всерьез. После паузы Бренда рассказывает мне, как возникла эта идея. Предложил ее их адвокат в ответ на вопрос, как сделать так, чтобы родные Алекса смогли беспрепятственно общаться с его ребенком. Ведь если мы с Карлом поженимся, я стану полноправным членом семейства Эвансов. Сначала я, а потом и мой малыш. В свою очередь, Карл и его мать смогут видеться с ребенком на законных основаниях, не прибегая к посредничеству судебных органов. Бренда говорит о ребенке так, словно он уже родился, и обещает, что будет поддерживать нас и регулярно навещать и мы никогда ни в чем не будем нуждаться. Просто поразительно, насколько эта растущая во мне частичка надежды занимает ее мысли с тех пор, как стало известно о моей беременности!
– Шарлотта, это всего лишь юридическая формальность. Ты войдешь в нашу семью и больше никогда не будешь одинокой!
Взгляд Бренды проникает мне в самую душу, словно она пытается убедить меня не столько словами, сколько глазами. Я чувствую растерянность. Если уж говорить о крайностях, я бы предпочла, чтобы Бренда меня удочерила, нежели заставлять Карла жениться на мне, бывшей девушке его брата, но она все твердит, что это – самый простой и эффективный способ устранить препятствия, фигурирующие в моем списке.
– Ты постоянно говоришь, что у тебя нет ни средств, ни близких тебе людей. А если ты выйдешь за Карла, то получишь и деньги, и семью!
Поверить не могу… Такое впечатление, что Бренда ждет, когда я брошусь ей на шею и назову ее мамой, совсем как в третьесортном американском фильме… У меня нет слов. Да и что я могу ответить? И я обращаюсь за поддержкой к Карлу – спрашиваю, что он об этом думает и заручилась ли мать его согласием, прежде чем наводить справки у юриста.
– Нет! Нет, конечно! – отвечает он с недовольным видом, словно я его в чем-то обвиняю.
Пытаясь разрядить обстановку, Бренда снова и снова повторяет, что ничего ужасного в этом нет. И потом, это ведь будет фиктивный брак… Карл моментально краснеет, мотает головой. Он приказывает матери замолчать, обвиняет ее в том, что она на меня давит, хотя я еще не приняла окончательного решения. Напряжение между ними с каждой секундой растет: Бренда вскакивает и заявляет, что Карл не хочет помочь ей меня убедить, что речь идет о жизни не рожденного еще малыша, а потом разражается рыданиями. Сквозь слезы она шепчет, что ему пора простить Алекса, что у Карла нет никакого права его ненавидеть и что ребенок не имеет к той истории никакого отношения. Слезы катятся по щекам Бренды, ее слова продиктованы печалью, которая все никак не отпускает. В конце концов Карл подходит к матери, шепчет, что не хотел ее расстроить и что это не имеет отношения к его конфликту с Алексом. Просто он хочет, чтобы я сама приняла решение и потом о нем не жалела – это очень важно.
