— Если найдем хорошую семью, Фэнся там будет лучше, чем у нас.
Цзячжэнь кивает, а сама плачет. Мать есть мать. А ей объясняю:
— Фэнся на роду написано мучиться, тут уж ничего не поделаешь. А Юцину надо учиться, выйти в люди. Пусть хоть один из детей не бедствует.
Вернулись из поездки соседи и сказали, что Фэнся старовата. Если бы ей было раза в два меньше, желающие нашлись бы. Мы и надеяться перестали, но через месяц от двух семей пришло известие, что они хотят взглянуть на девочку. Одни хотели ее удочерить, другие — чтобы она ухаживала за двумя стариками. Мы с Цзячжэнь решили отдать ее бездетной паре — думали, что они будут лучше к ней относиться. Сначала Фэнся им приглянулась, но как только они узнали, что она глухонемая, сразу отказались. Муж сказал:
— Она, конечно, пригожая, но…
Не договорил и чинно удалился.
Пришлось нам отдать ее во вторую семью.
Тех не волновало, умеет она говорить или нет, главное, чтобы была работящая.
В день, когда Фэнся должны были забрать, я взвалил на плечо мотыгу и собрался в поле. Дочка тут же схватила серп и корзину и пошла за мной. Мы так работали уже несколько лет — я пахал, она рядом срезала траву. Когда я увидел, что она увязалась за мной, то толкнул ее, чтобы шла домой. Она на меня вытаращилась. Тогда я положил мотыгу, завел Фэнся в комнату, вынул у нее из рук серп и корзину и швырнул их в угол. Она все еще на меня глазела.
Цзячжэнь надела на нее темно-красную одежду, перешитую из маньчжурского платья, и стала застегивать пуговицы. Фэнся опустила голову и заплакала. Слезы капали ей на ноги.
Я сказал:
— Пойду в поле. Когда за ней придут, ты ее сразу и отдавай, ко мне не ходите.
В поле я принялся махать мотыгой, но никак не работалось. А как подумал, что больше не увижу, как Фэнся рядом со мной режет траву, у меня и вовсе не стало силы.
Тут я увидел, как вдоль поля идет старик лет шестидесяти и ведет за руку Фэнся. Она плачет, прямо вся трясется от рыданий, а звука нет. И все время рукой смахивает слезы — чтобы не мешали меня видеть. Старик улыбнулся и говорит:
— Не волнуйся, я ее не обижу.
И потянул ее прочь. Она идет за ним и все поворачивается так, чтобы меня видеть.
Потом они ушли далеко, и я уже не мог разглядеть ни ее глаз, ни руки, которой она смахивала слезы. Я не выдержал и сам расплакался. Пришла Цзячжэнь, я ее укоряю:
— Я же просил ко мне ее не присылать.
— Я не присылала, она сама захотела с тобой попрощаться.
Когда Фэнся уводили, Юцин смотрел ей вслед как потерянный, потом взглянул на меня, но подойти не решился. Он меня боялся — ведь я его ударил, еще когда он был в животе у Цзячжэнь.
За обедом он только немного поклевал, а потом положил палочки и спрашивает:
— А где сестра?
Цзячжэнь опустила голову и говорит:
— Ешь!
— Когда вернется сестра?
У меня на душе было муторно, я хлопнул по столу и заорал:
— Фэнся не вернется!
Он вздрогнул и притих. Я уткнул голову в плошку. Юцин сказал:
— Хочу сестру!
Цзячжэнь объяснила ему, что Фэнся отдали в другую семью, чтобы скопить денег ему на учебу.
Тогда Юцин закричал:
— Не пойду учиться! Хочу сестру!
Я было пропустил это мимо ушей, но он повторил:
— Не пойду учиться!
Тут уж я решил, что надо его наказать и приказал:
— Становись к стенке!
Он оглянулся на Цзячжэнь. Она промолчала.
— Спускай штаны!
Он опять посмотрел на Цзячжэнь. Она опять ничего не сказала.
Он спустил штаны, а когда я замахнулся веником, попросил:
— Папа, не бей меня!
Тут с меня гнев слетел, я подумал, что он не виноват, ведь Фэнся его вырастила, он по ней скучает. Я потрепал его по голове и велел:
— Ешь!
Прошло два месяца, настала Юцину пора идти в школу. Фэнся уходила от нас в хорошей одежде, а Юцину на учебу нечего было надеть, кроме лохмотьев. Цзячжэнь села перед ним на корточки, тут поправит, там отряхнет — а все равно оборванец оборванцем. Она грустно вздохнула, а Юцин вдруг говорит:
— Не пойду в школу.
Я-то думал, он все давно забыл. На этот раз я не рассердился, а спокойно объяснил ему, что Фэнся отдали в люди, чтобы он мог ходить в школу, и он должен учиться на «отлично», чтобы ее не огорчать. Но он твердил свое:
— А я не пойду в школу!
— Опять задница зачесалась?
Он развернулся, затопал в комнату, а оттуда крикнул:
— Бей сколько хочешь, все равно не пойду!
Он явно напрашивался. Я схватил веник.
Цзячжэнь тихонько сказала мне:
— Ты только припугни его, а по-настоящему не бей.
В комнате Юцин лежал на кровати со спущенными штанами. Как раз из-за этого у меня рука не поднималась его ударить. Я сказал:
— Еще не поздно обещать, что пойдешь в школу.
Он крикнул:
— Хочу сестру!
Я ударил его. Он обхватил голову руками и говорит:
— Не больно!
Я еще раз. Он говорит:
— Ничего не больно, курица довольна!
Тут уж я разозлился и давай лупить его со всей силы. Он плачет, а я не обращаю внимания. Наконец он не выдержал боли и сдался:
— Папа, не бей меня больше, я пойду учиться!
К обеду он вернулся из школы очень напуганный. Я подумал, что он меня боится из-за утренней порки, и ласково спросил, понравилось ли ему в школе. Он опустил голову и что-то невнятно промычал. За обедом он то и дело поднимал голову и затравленно на меня смотрел. Мне стало не по себе, я почувствовал, что утром перегнул палку. После обеда Юцин говорит:
— Папа, учительница велела, чтобы я сам сказал: она мне сделала замечание, потому что я ерзал на стуле и невнимательно ее слушал.
Я стукнул плошкой по столу: сестру отдали в чужой дом, а он плохо учится!
Юцин заплакал:
— Папа, не бей меня, я ерзал, потому что больно было сидеть!
Я стянул с него штаны: действительно, у него там живого места не осталось.
Я чуть не заплакал от жалости.
Фэнся убежала от хозяев через несколько месяцев после того, как мы ее отдали. Как-то поздним вечером к нам тихонько постучали. Когда я увидел ее, то от неожиданности забыл, что она глухая, и воскликнул:
— Фэнся, заходи скорее!
Цзячжэнь вскочила и босая бросилась ей навстречу, обхватила руками и завыла. Мы усадили Фэнся на кровать. Она была вся мокрая от ночной росы. Одной рукой она намертво вцепилась в меня, другой в Цзячжэнь. Цзячжэнь хотела взять полотенце и вытереть ей волосы, но Фэнся ее не отпустила. Я посмотрел ей на руки — не заставляют ли ее там работать как скотину? Но ничего особенного не нашел — мозоли на них были и раньше, когда она жила у нас. На лице тоже шрамов не было. Я понемногу успокоился.
