Он вышел у Ботанического сада. Небо было голубого, совершенно искусственного цвета, мимо проносились на полной скорости машины, насыщая атмосферу окисью углерода, на горизонте бирюзовый купол собора в Кукельберге походил на огромный электробытовой прибор. У рабочих на строительстве «Инновасьон» опять был обеденный перерыв, они отлично загорели, но строительство не продвинулось ни на шаг. Рохля свернул налево, из отеля валом валили японцы и расходились во все стороны, сияя блаженными улыбками. И вот, наконец, он оказался спиной к вокзалу, лицом к витринам, на той самой улице.
Девушки заметили, как он прохаживается взад-вперед и стали делать ему знаки из-за стекла витрин. Рохля не спешил, ему хотелось выбрать самую классную, не страхолюдину какую-нибудь. Он несколько раз прошел мимо одной блондинки, по виду из Восточной Европы, она была ничего себе, ноги обалденные, вот только лицо со странным изъяном. Кажется, это было родимое пятно, и Рохле оно не нравилось. Потом, в конце улицы, у самой трамвайной остановки он приметил другую, черноволосую, сидевшую на высоком табурете. Она улыбнулась ему по-настоящему мило и чуть заметно кивнула. Рохля пересек улицу, ему показалось, будто ничего больше нет на свете, только витрина и он, он подошел, попытался улыбнуться девушке в ответ, но вышла судорожная гримаса, а девушка слезла с табурета и открыла ему дверь.
Рохля сказал себе «мать твою, я это сделал, рехнуться можно, я иду к бляди». А девушка сказала ему «goed avond, добрый вечер», точь-в-точь как распорядительница приема, профессионалка высокого класса со знанием языков. Рохля решил, что выбрал он удачно. В углу сидела маленькая старушка с собачкой, казалось, она не замечает происходящего вокруг. «Тоже профессионалка высокого класса», — подумал Рохля. Девушка провела его в заднее помещение и любезно ознакомила с расценками. Он выбрал промежуточный вариант по божеской цене, девушка предложила ему «чувствовать себя как дома» (dixit девушка), она сейчас придет. Комнатка была крошечная, освещенная ультрафиолетовой лампой, под которой он хорошо выглядел. Все пространство занимали диван и комод с выдвижными ящиками, на котором стояла стеклянная безделушка с плавающими вверх-вниз разноцветными масляными капельками. Из маленького радиоприемника звучала музыка «Радио-Контакт», негромко, фоном, «вуффф, вуффф, вуффф». У Рохли зашевелилось в штанах.
То, что произошло потом, касается только девушки со знанием языков, Рохли и безделушки с капельками на комоде. Когда Рохля вышел на улицу, ему показалось, будто мир стал другим. Теперь он чувствовал себя королем, а люди вокруг были его слугами. Турки с улицы Брабанта, полицейские, шоферы автобусов — все его слуги. Он — король, и если захочет, хоть сейчас вернется к девушке и сделает с ней все, что ему вздумается. Никаких проблем. С сегодняшнего дня он может трахать кого угодно и когда угодно.
Садиться в трамвай ему не хотелось, хотелось пройтись. Голову выше, грудь колесом. Как король. Он пошел по Новой улице, черной от кишащих людей, полной маленьких марокканочек, донельзя густо накрашенных, в донельзя туго облегающих брючках, и это все тоже были его слуги. Музыка «Радио-Контакт» неслась из всех магазинов сразу, «вуффф, вуффф, вуффф». Впереди шла девушка, совсем одна, Рохля нашел, что у нее офигительный зад, и последовал за ней к оперному театру «Лa-Монне», потом, по Аранберской улице, до галерей Сен-Юбер, там она остановилась, видно, ждала автобуса. Рохля неотрывно смотрел на ее зад. Он — король. Он может делать все, что ему хочется. И он последовал за шикарным задом в автобус и сел напротив. Их с девушкой колени соприкасались. У нее были потрясные глаза, черные-черные, и безупречная кожа. Вот только она ему не улыбалась. Точь-в-точь как девушка из «Пьеро-Круасана» — тоже хмурилась. Она вышла у Одергемского депо, и Рохля следом. Он — король. Он шел за ней по узким улочкам. Близко-близко. Метрах в трех позади, может, и меньше. Она оглянулась пару раз и прибавила шагу. Солнце садилось, но еще шпарило не хуже бунзеновской горелки. Шаги девушки цокали «так-так-так-так-так-так» по тротуару, она почти бежала, Рохля тоже, «так-так-так-так-так-так». В какой-то момент он попытался схватить ее за волосы, девушка вскрикнула, громко, пронзительно, криком сурка. Рохля отдернул руку, в одном из окон появилось лицо, выглянула старушонка в переднике, в голове у него сработала тревожная кнопка, взвыла сирена, замигал красный свет. Кругом, назад к Одергемскому депо, в автобус, в Юккль. Ему было жарко. Казалось, будто мозги перемешали с огромной кучей дерьма. По дороге домой он заглянул в «Пьеро-Круасан», Хмурая Девушка уже закрывалась. Рассказать бы ей про свои похождения, про блядь со знанием языков и про шикарный зад. Объяснить бы, что он — король и может делать с людьми все, что ему хочется, но лицо девушки было глуше стенки. Не станет она ничего слушать. Он смотрел сквозь стекло витрины, как она убирает круасаны, булочки и пиццы. Девушка тоже смотрела на него, вроде просто поглядывала на улицу. Рохля видел, что она нарочно медлит, не выходит, ждет, чтобы он ушел. Он не уходил, и она все же вышла, глядя куда-то в сторону. Он — король, все люди — его слуги. В этом у него не было ни тени сомнения. Он пошел домой.
Электролиз и кристаллизация
Надо полагать, если бы наш гость вздумал вновь предпринять экспедицию по труднодоступной местности Рохлиного мозга, то, наученный опытом предыдущих вылазок, он бы основательно подготовился. Оделся бы потеплее, чтобы защититься от царящего там лунного холода, вооружился, памятуя об агрессивности новых поселенцев, и предупредил жену и детей, чтобы не ждали его скоро, он может задержаться, но если не вернется через двенадцать часов, пусть звонят в Службу спасения. Все эти меры предосторожности, как не замедлил бы убедиться наш гость, едва приземлившись обеими ногами посреди лагеря мерзостей, приняты были не зря. Холод сделался еще невыносимее, чем он ожидал, пронзительный ветер обжигал, как сталь клинка. Поселенцев это нисколько не смущало, их только веселило, что при двухстах с лишним градусах ниже нуля все хозяйство может отмерзнуть, они даже праздники устраивали в честь холода. Гость, будь у него в голове хоть крупица ума, понял бы, что стужу эти твари принесли с собой, что это самые подходящие для них климатические условия, ведь на холоде они лучше всего размножаются, а чем лучше они размножаются, тем становится холоднее. Среди заполонивших территорию нечистот он без труда узнал бы насаженные на колья головы — гадкую и сальную голову Рохлиного отца, гнойную и зловонную голову его матери и совсем уж неприглядную голову лондонской Фабьены. Тогда гость сказал бы себе, и был бы прав, что после случая в супермаркете здесь не осталось ничего святого.
Весь вечер Рохля смотрел фильмы Кусто: «Когда „Калипсо“ покидает теплые воды экватора и держит курс к полярным широтам, команда ищет решение проблемы айсбергов, которые в это время года делают море не менее опасным, чем минное поле». Ему нравилось, чем не развлечение — смотреть на рыб и водоросли. Когда фильмы кончились, он переключил на MTV, «вуффф, вуффф, вуффф». Во всех клипах — слуги и бляди, вот так. Он посмотрелся в зеркало, мускулов и волос еще прибавилось. Да, без тени сомнения, король — мужчина что надо. Засыпая, он произвел подсчет: средства позволяли еще два раза наведаться к девушке со знанием языков. Отлично, отлично. Сны ему снились тяжелые, как мрамор.
