не любят, чтобы про них знали.
Сандальку выкидывать было жалко, но я решил, что обязательно выполню обещание, когда будет не жалко.
– Значит, дядя Гоша, не ты Ленку убил?
– Дурак ты, Валька.
– Но ты убежишь?
– Давно пора.
Было здорово бояться рядом с дядей Гошей. По углам ползли шорохи. В печах гудел ветер. Хотелось есть. Дядя Гоша догадался покормить меня черным хлебом с подсолнечным маслом. И темнота вокруг уже не была такой темной.
– А поехали, Валька, на озеро, – сказал он вдруг.
– Прям щас?
– Прям щас.
– Зачем?
– Плавать научимся. Вот приедешь ты с Галей на озеро. Она в своем купальнике фартовом на берегу сядет, посмотрит на тебя как на телка́, а ты возьмешь и поплывешь.
– Давай не сегодня. – Мне совсем не улыбалось после всех испытаний лезть в темную воду.
– Когда же? – грустно усмехнулся дядя Гоша.
– Когда ты назад прибежишь. Ты же прибежишь?
В восемь часов утра, спугнув тащившую яблоко крысу, во двор въехала потрепанная милицейская «Победа». Красная полоса тянулась по синему борту от носа до багажника. На крыше лопухами торчали два громкоговорителя. В котельной дяди Гоши не оказалось. Милиционеры засуетились по двору на еще не размятых после сна сапогах. Далеко дядя Гоша не убежал. Через пять минут твой отец нашел его спящим на пустых хлебных лотках около магазина. В новеньких блестящих наручниках дядю Гошу усадили в «Победу». Но машина все стояла посреди двора. Тетка заторопилась. Натянула платье. Надела туфли. Не на каблуке, а простые с мятым задником, в которых ходила на фабрику. Вытаскивая из волос бигуди, пошла к двери и вдруг села на табурет. Я помог ей снять еще один последний бочонок, про который она забыла. Тетка послушно наклоняла голову, пока я скручивал с него жесткую прядь.
Из котельной вышли два ничего не нашедших милиционера. Руки их были черны. Хлопнули блестевшие синим двери. Посреди двора остался стоять твой отец. В «Победе» ему не хватило места. Я высунулся из окна. Твой отец и дядя Гоша тут же посмотрели на меня. Как будто ждали, когда я выгляну. Твой отец сразу отвернулся, а дядя Гоша еще смотрел. Потом он откинулся на спинку сиденья, и я перестал его видеть. Сыто заурчал двигатель. Пыль опережала машину – указывала ей путь.
Дядя Гоша меня не выдал. В управлении ему показали сандаль, найденный у стены котельной. Следующей ночью дядя Гоша пытался бежать и даже, говорят, оторвал охраннику палец. Но дядю Гошу поймали и палец отняли. Тогда он рассказал про восемнадцатый холмик в Собачьем лесу, под которым, как он думал, спрятана дурканутая Ленка. Холмик разрыли и нашли Кунгу́ра. Овчарку можно было узнать по седой шерсти на щеках и впалой спине. Собачник сам ее закопал. Она умерла от старости, когда искала Ленку. Все знали, что живым собакам в лес нельзя. И собачник знал.
Поминки по Ленке случились, когда ее матери вернули сандальку. Надо же было ей что-то вернуть. Сандалька лежала посреди накрытого стола в старой обувной коробке. Мы с теткой хранили в такой письма и фотографии. Гости старались коробку не замечать.
На поминки навалило старух в одинаково веселых кофтах. Материю в мелкий кукольный цветочек воровали на фабрике. И кукольные платья от этого становились короче.
Мужики с красными от солнца затылками передавали друг другу вареную картошку, наливали водку и, не чокаясь, выпивали. Среди них я знал лишь фабричного сторожа Камиля Култаева и доктора Свиридова. Мать Ленки ела как заведенная. На толстых очках ее блестели капельки подсолнечного масла.
Между теткой и Зоей Михайловной сидел твой отец. Им пришлось отодвинуться, чтобы дать место его плечам. Рядом с Зоей Михайловной устроился собачник в новой рубашке. Накрахмаленный ворот упирался углом ему в подбородок, отчего собачник по-воробьиному вертел головой.
За столом говорили, что Ленке повезло, потому что застала полет Юрия Гагарина, о денежной реформе и о том, что скоро обязательно будет дождь. А нам с тобой очень хотелось заглянуть в коробку и посмотреть рисунок на мыске сандальки. Но тетка навалила мне в тарелку столько, что из-за еды даже коробки видно не было.
Не вытерпев, я с коленками забрался на стул, лег на тарелку грудью. Сандалька стояла на специально подстеленным платке, разрисованном травой и грибами. Казалось, будто нога Ленки все еще идет по лесу. Но на мыске не было рисунка. Когда я царапал руку, то кожа на ней без следа заживала. Может быть, сандалька была живая и кожа на ней выздоровела? Но тогда почему та, что нашли мы, не выздоровела?
Ты тоже залезла на стул и сказала свое «хм».
Я решил вытащить сандальку из коробки и рассмотреть ее поближе, но получил от тетки подзатыльник.
– Ешь, Валентин, – с ненастоящей любовью сказала она.
– По своему развитию Лена существенно опережала одногодок, – говорил доктор Свиридов.
Все посмотрели, как мы с тобой, демонстрируя отсталое развитие, наперегонки ели квашеную капусту.
– Лена весь лес куклами утыкала, – сказал Камиль. – Сам видел, как она брак из ям таскала.
– Это не признак заболевания, – ответил доктор. – Психика ребенка незрела и более восприимчива. Грань между фантазией и патологией у него не столь четкая, как у взрослого.
– Отсутствие достаточного количества разнообразных игрушек действует на ребенка отрицательным образом, – сказала Зоя Михайловна словами из новостей.
– Как хорошо вы говорите, Зоя Михайловна, мне бы в тетрадку записать. – Собачник опасно улыбнулся прокуренными деснами.
Зоя Михайловна смущенно прикусила кусочек черного хлеба.
Не отводя от нее кривой улыбки, собачник спросил:
– А зачем вы, доктор, на днях в Новое село ездили и там тоже детей опрашивали?
– Хотел понять, что произошло с Леной, – ответил доктор. – Решил отделить фантазию от патологии.
– Мы-то больше с патологией работаем, – заметил собачник. – А что ж взрослых не опросили?
– С ними вы и сами разберетесь, – ответил доктор.
– Детей я всех опросил. – Твой отец налил себе водки. Бутылочное горло тонко звякнуло о край стакана. – Ничего важного.
– Для бесед с детьми нужно отдавать себе отчет, что они знают гораздо больше, чем понимают. – Доктор Свиридов положил себе в тарелку вареную картошку и принялся мять ее вилкой. – Они верят в то, что не видят, и видят то, во что не верят. Собственно, всем первобытным народам были свойственны подобные отношения с реальностью. Разговаривая с ребенком, вы будто расшифровываете миф до обычного бытового сюжета.
– Что же вы расшифровали? – не унимался собачник.
– Я понял, например, что Перегудов не виноват, – не сразу ответил доктор Свиридов.
– Кто же виноват? – спросил твой
