меня за руку и грозно велела раздеваться.
Я плохо помню, что было потом. Кажется, я успела только развязать завязки на юбке, когда воздух наполнился отвратительным запахом пота, и во рту у меня пересохло от страха и волнения. Комната неожиданно потемнела и пошла ходуном, и после этого я упала в обморок, словно избалованная госпожа.
Очнуться мне пришлось в почти полной темноте, только тусклый огонек свечи дрожал далеко от меня. Кто-то хрустел яблоком, и я попыталась приподняться на локтях. Мир сдвинулся, сомкнулся в границах; свеча оказалась совсем рядом, и я увидела милое лицо Ари, которая читала какую-то тонкую книжонку.
Я хотела позвать ее, но голос меня не слушался. Подруга подняла голову на мой тихий писк и отшвырнула книгу прочь, чтобы подойти ко мне. Она вновь была выпивши, но ее пальцы были так ласковы, так нежны, что мне захотелось заплакать.
— Как мы себя чувствуем? — заворковала она надо мной. — Ты всех напугала, дурочка, когда решила притвориться мертвой!
— Мне плохо, Ари, — деревянным голосом проговорила я, и изнутри вновь поднялось утреннее ощущение липкости и мокрости.
— Это еще не плохо, — бодро возразила Аранка и понесла к моим губам ковш воды, смешанной с водкой. — Плохо, когда валяешься в грязи, а руки-ноги отнялись. Рассказывай, что случилось, моя козочка!
Я хотела ей ответить, но закашлялась от неожиданной крепости напитка. Слезы подступили к горлу, и я наконец-то разревелась. Она ласково обняла меня, приговаривая слова утешения, и сквозь слезы я призналась в том, что я — грязная лгунья, и в том, что обманула доктора, и в том, что не могу больше жить здесь.
— Глупенькая моя подружка, — весело заметила она, запустив пальцы в мои волосы, — ты — расчетливая коза, но коришь себя за это! Мне бы такую голову, как у тебя! Подумать только, окрутить нашего кабанчика… — Аранка с восхищением поглядела на меня и прижала к груди. — Он трусоват, но, если его распалить… Ты удачно упала, лишила его возможности тебя пощупать. Теперь он точно будет тебя добиваться, — и она прибавила еще несколько грубых выражений о характере и внешности доктора.
— Я не хочу, Ари, — с мольбой сказала я. — Я хочу исчезнуть отсюда.
— Все хотят исчезнуть отсюда, — коротко хохотнула она и склонилась к моему уху. — Поводи его за нос месяц, Камильхен, если тебе так невмоготу терпеть его. Через месяц я уйду отсюда, и, если у меня все получится, я позабочусь о тебе. Дожить бы только… —неожиданно тоскливо заметила она. — Мне так все осточертело здесь, а сука-мадам не отдает мне моих денег даже на выпивку.
Я крепко обняла ее и услышала, как под рубашкой бьется ее сердце.
— Бог не оставит нас, — робко заметила я. От ее кожи так вкусно пахло, несмотря на резкий запах водки, и вся она была такая чистенькая, такая красивая, что мне хотелось быть рядом с ней всегда и никогда не расставаться.
— Тебя — может быть, — охотно согласилась Аранка, хотя я почувствовала, как напряглись ее руки, когда я сказала о Боге. — Но я для Него та еще грешница. Здесь бы пожить вдоволь. Для чистой компании мы не вышли лицом.
— Ты-то вышла! — вырвалось у меня, и я откинулась назад, на жесткую постель. Ари долго молчала, а затем криво усмехнулась.
— Если б родилась у другой матери. Но это все в прошлом, вот что, Камила. Давай думать о будущем. Пока ты валялась в горячке два дня, госпожа Рот чуть не сгрызла от злости свои башмаки — ей пришлось переделывать за тебя всю работу.
- Два дня! – ошеломленно вздохнула я, глядя на руки Ари. Она то поправляла мне одеяло, то искала невидимую нитку на своем подоле, словно никак не могла придумать, куда же ей себя деть. Она редко говорила о своем прошлом, даже когда напивалась, и в полумраке мне сейчас казалось, что я причинила ей боль — так искажалось ее лицо.
— Два дня, — подтвердила Аранка, улыбаясь. — Видела бы ты, как хлопотал твой толстячок! Он заявил нашей старухе, что у тебя незрелый организм, и тебе вредно волноваться. А она ему выдала, что тогда мадам выгодней продать твое тело на благо медицине, чем кормить задарма. Что ты работаешь на нас всех, об этом она не помнит, и как ты обожгла руки при стирке, и как тебе приходится чистить дом после блевотины гостей, и все прочее. Раньше она сама не гнушалась это делать, а теперь от важности позабыла.
— Не надо, Ари, — мне стало страшно, вдруг госпожа Рот стоит за дверью? Ведь она не забывает обид и может опять избить или посадить в подвал. — А что значит продать на благо медицине? Как продают здесь — я понимаю.
— Это если ты умрешь, — веселость опять слетела с нее, как осенняя листва. — Редко кого из девушек, у кого нет денег, хоронят по-человечески. Тело отдают доктору, а он его режет. По-всякому. Мне рассказывали, что одна девица просто крепко спала, а очнулась уже под ножом. Он только-только вырезал ей сердце, поднял его рассмотреть, и тут она открыла глаза! — Ари скорчила страшное лицо и принялась меня щекотать.
— Ай! — взвизгнула я и попыталась завернуться в покрывало, но от ее пальцев скрыться было трудно. Она щекотала меня, пока мы вместе не упали на пол, раскрасневшиеся от смеха.
— Ты нарочно меня напугала, да? — спросила я ее, когда она помогла мне встать, и мы взялись за концы простыни, чтобы ее вытряхнуть. В голове у меня звенело и наконец-то захотелось есть.
