Светлосаврасый, будто почуял запах знакомой травы, и поскакал, опережая степных птиц.
Бакай, сын Бая, достигший сорока мудрых лет, догнал Манаса и остановил его, сказав такие слова:
— Манас! Целый месяц мчались мы по полям и ни разу не встретили врага. Здесь таится одна из вражеских хитростей. Не надо спешить. Ты увидел издали землю своих отцов, и сердце твое забилось сильнее. Прислушайся, и ты услышишь, что с такой же силой стучат девяносто тысяч киргизских сердец. Но перед боем сердце военачальника должно быть спокойным, как озерная гладь. Видишь, солнце падает уже в густые камыши. Объяви ночевку. Пусть люди отдохнут, ибо завтра будет битва.
Манас взглянул на солнце и увидел, что полукруг цвета остывающего угля медленно опускается в густые заросли камыша.
— Здесь переночуем, — сказал Манас.
Воины легли на отдых и заснули под звездным небом. И казалось, что на каждого спящего на земле приходится по одной звезде на небе. Когда же звезды стали бледнеть, а бледная утренняя заря воспламенилась, разбудив землю, воины проснулись, и крик удивления и трепета пробежал по киргизскому стану: густые заросли камыша исчезли, а вместо них стояла необозримая, несметная державная рать, стояла неподвижно, грозно и молча. На одном уровне концы пик, на одной черте лезвия мечей; неподвижны пики, неподвижны мечи…
«Вот она, вражеская хитрость! — подумал Манас. — Какова же численность этой рати? Десять раз по сто тысяч, сто раз по сто тысяч? Эта рать выросла, будто из земли, чтобы преградить нам путь на родину!»
Так подумав, Манас приказал своим воинам сесть на коней и двинуться против этой грозной, неподвижной, молчаливой рати. Но воины оцепенели. Молчание несметного полчища врагов вселило в их сердца страх. Даже сорок богатырей не решались приблизиться к врагам и остановились в замешательстве. Вдруг от сорока отважных отделился всадник. Это был богатырь Сыргак. Говорили о нем, что если бы не был он так молод и горяч, то его слава сравнялась бы со славой Кошоя. С надеждой и ужасом следили за ним киргизы. Обнажив меч, ворвался он в ряды бесшумной рати, и тогда раздался сухой треск, и вражеские воины рассыпались перед Сыргаком. Оказалось, то были камыши, превращенные колдовством хана Алооке в несметную рать. Алооке решил, что вид этого неисчислимого войска устрашит Манаса и он повернет вспять.
Киргизы, удивленные и обрадованные, восхваляя мужество Сыргака и стыдя друг друга, ворвались в гущу волшебной рати. Рубя со смехом налево и направо, они прокладывали себе дорогу в заколдованных камышах. В это время с южной стороны показался всадник. Он торопил плетью своего коня и бесстрашно мчался навстречу войску Манаса. Когда он приблизился, воины увидели, что это был киргизский юноша. Он подскакал к Манасу, но долго не мог вымолвить слова, ослепленный сиянием его лица и львиным пламенем его глаз.
— Как твое имя, джигит? С чем ты прибыл к нам? — ласково спросил его Манас.
Юноша успокоился и сказал:
— Я Бокмурун, сын Кокетея, хана ферганских киргизов. Узнав о твоем приближении, мой многославный отец восстал против Алооке и поднял свое племя, чтобы прийти к тебе на помощь. Но дорогу нам перерезала рать ташкентского хана Пануса. У нас тридцать тысяч воинов, у Пануса — двести тысяч. С этим известием отец прислал меня к тебе.
— Да будет благословенно имя твоего отца! — воскликнул Манас. — Как стрела сквозь кольчугу доходит до сердца, дойдет это имя сквозь толщу времен до потомков! А теперь скажи мне, джигит, все ли слова своего отца ты передал мне?
— Нет, не все, — ответил Бокмурун. — Еще велел мне сказать хан Кокетей, что войско Алооке, Дракона Андижана, числом десять раз по сто тысяч, расположилось на склонах Небесных Гор, а сам Алооке остался в Андижане.
Услышав эти слова, мудрый Баиай молвил:
— Нам нужно сначала соединиться с Кокетеем, разбив Пануса, а потом пойти на войско Алооке.
— Слово твое, Бакай, было словом мудрости, — произнес после долгого раздумья Кошой, — но я прибавлю к нему свое слово: соединившись с Кокетеем, мы пойдем сперва на Андижан, уничтожим Алооке, этого проклятого волшебника и черноверца, и тогда нам будет легко разгромить его несметное войско, оставшееся без полководца.
Манас принял слова своих советников, и киргизы поскакали навстречу племени Кокетея. В середине дня перед ними предстало двухсоттысячное войско.
— Это войско Пануса! — воскликнул Бокмурун.
Хан Панус растерялся, увидев себя зажатым между двумя киргизскими войсками. Правда, численность его людей превышала численность противников, но Панус не был уверен в своих воинах. Не успел он собрать разлетевшиеся мысли, как неожиданно наскочили на Пануса его тысяцкие. Самый старый из них накинул на Пануса крепкие путы и, связав его, бросил на землю.
— Воины Ташкента! — крикнул тысяцкий. — Мы связали Пануса, ибо он ополчил нас на киргизов. У нас и у киргизов одно горе, один обычай, один враг. Поможем киргизам одолеть чужеземных владык!
Ташкентская рать одобрила слова тысяцкого. Тогда Панус, валявшийся в пыли, сказал:
— Я совершил ошибку, но кто повинился, тот невиновен. Освободите меня от пут, и я приведу вас к Манасу.
Ташкентские воины решили освободить Пануса. Хан сел на коня и в сопровождении своих тысяцких поскакал к Манасу. Приблизившись к вождю киргизов, он сказал:
— Я ташкентский хан Панус. У наших народов одно горе, один враг. Мы поможем тебе одолеть чужеземцев и отвоевать землю отцов.
В это время показалось в предгорье новое войско. Манас понял, что это киргизы Кокетея, и поскакал навстречу старому хану. Как братья, обнялись Манас и Кокетей; соединились их богатырские руки и радостные слезы.
— Да будет примером для людей твое благородство, многославный Кокетей! — воскликнул Манас. — Чем отплачу я тебе за твою решимость помочь мне?
И Кокетей ответил:
— Возьми мое племя под свое крыло и веди нас на Андижан, против проклятого хана Алооке! Иной платы мне не нужно…
Оставим их в радости, войдем в шатер Алооке, Дракона Андижана.
Большой Глаз, глядя в увеличительное стекло, говорил своему повелителю:
— Манас и Кокетей соединились. На их сторону перешел Панус. Противники движутся на Андижан.
Алооке созвал своих четыреста приближенных и сказал:
— Нам надо бежать к миллионному войску, к Небесным Горам. Скоро туда прибудет мой сын Конурбай. Он уничтожит Манаса.
Алооке, Большой Глаз и четыреста приближенных сели на коней, но Алооке пожелал проститься со своими зверями, поглядеть в последний, может быть, раз на драконов, тигров и львов.
Когда Алооке приблизился к зверинцу, драконы, как всегда, сложили свои чешуйчатые крылья, не выдержав колдовского взгляда Алооке, а львы и тигры, как всегда, с грозным рычанием бросились
