и не плохой памятью. Сломанное ребро и нос, видать, поднывают в плохую погоду.
Я отодвинул стул и не дожидаясь приглашения хозяина сел на против.
— Кстати, место охрененное.
— Но сейчас не об этом.
Надо признать с прошлой нашей встречи Жора подтянул этикет. И как я и предполагал мой нынешний вид распологал собеседника к ведению душевного диалога. И даже подтолкнул Чегиева проявить свое хозяйское гостеприимство. "- Отдохни дорогой, не жалеешь смотрю ты себя совсем. И зачем столько работаешь?" — и предоставил мне в пользование личный випп со всеми пологающимися привилегиями.
Да расслабиться мне не помешает. И вот я уже думаю что не зря согласился, и даже точно знаю чьи пухлые губы приласкают сегодня моего данилыча, пока не перевел взгляд на танцпол.
А вот теперь думаю, что очень даже зря…
— Сука…
Член, будто взбесившийся цепной пёс, рвётся из штанов, почувствовав свой лакомый кусочек.
Глава 16
В надвигающемся на меня хищнике узнаю того, чей вкус на губах чувствую до сих пор.
Душа делает кульбит и уходит в пятки, а на талии внезапно ощущается тяжесть чужих мужских ладоней, а еще вес плотно пристроевшегося ко мне со спины тела.
Застываю.
На мгновение превращаясь в каменную глыбу.
Глаз дъявола я не вижу, но меня резко бросает в пот, кожу начинает нестерпимо жеч и при этом кровь в венах стынет как в минус пятьдесят.
И я, словно ужаленная, начинаю отдерать от себя налипшие точно грязь, беспардонные пальцы хама, не имеющего ко мне никого отношения.
Но чужие мужские руки еще крепче сжимают мое тело, а в нос ударяет приторный, удушливый запах.
Отрываю взгляд от лицезрения движений, грациозного хищника, разворачиваю корпус и собираюсь было поставить наглеца на место, как меня оглушает раскатистый, подобный грому, рев, сотрясающий стены.
— Рууууки блядь убрал сука. И съебался нахуй.
Мне конец. Двадцать пятым кадром в моей голове.
— Кого?… Да пошел ты!.. Да ты знаешь, кто я?… Ты знаешь кто мой отец? — быкует этот придурок прижимающий меня к себе как свою собственность.
Я смотрю в глаза дъявола и леденею. Белки красные, сосуды полопались. Там настоящий адский костер, там бездонная пропасть.
В дыхании прорезается свист. Крылья носа раздуваются, вызывая жуть.
— Рууууки сука. — цедит слова сквозь плотно сжатые челюсти.
Меня колотит. Я перестаю даже дышать. В горло точно загнали колючий, острый кол, а под кожу пробирается липкий животный ужас, заставляя и без того, мое бьющиеся пойманной ланью, тело цепенеть.
— Ты вообще, блядь кто такой?… Да от тебя завтра мокрого места не оставят! — заявляет этот без двух минут трупп.
Он что идиот? Не видит кто перед ним. Эй, придурок, жить надоело? Всматриваюсь в его лицо, в надежде отыскать там хоть крупицу здравого смысла, но стеклянный взгляд с суженными зрачками расставляет все по местам.
Молнеиносное движение руки. Оглушительный хруст, за которым тут же следует оглушительный вопль боли.
— Ну, ты для начала узнай, кто, а потом рот раскрывай. — точно эхом фонит, в ушах голос дъявола.
— Мужики что происходит?
Появляется охрана клуба.
Почему дебоширим? — начало вопроса, блюстителя порядка, звучит уверенно, твёрдо, а потом видимо рассмотрев оппонента голос значительно слабет. И я буквально чувствую, как у него, у такого здорового, колени подкашиваются.
Со спины подходит еще один блюститель и недальновидно опускает руку на плечо этой адской машине.
— Мужик послушай…
И дыхание только что кажется вернувшееся ко мне снова замирает прямо в горле.
А дъявол даже не поворачивается. Даже не отводит от меня своего темного как ад, убийственно-жуткого взгляда, точно не замечая никого. Точно и не к нему обращаются.
Лишь одно едва уловимое глазом движение и характерный звук сломаных пальцев как прямое доказательство обратного.
А дальше как в кино или во сне.
Вскидывает руку и два охранника просто отлетают от него.
Зажмуриваюсь до боли в веках, слыша с каким ударом входит его кулак в лицо подошедшего с другой стороны сотрудника той же отрасли.
А потом и еще двое отлетают точно также.
А у этой зверюги даже дыхание не участилось.
Обдолбанный придурок на полу стонет и матерится. Со сломанного носа хлещит кровь.
И тут я получаю четкий посыл мозга. — "БЕЖАТЬ!"
В голове точно загорается табло с огромными буквами, а в ушах бой барабанов. "Беги Настя. Беги."
Так и знала, что это была плохая идея.
Брасаюсь вглубь толпы и вот до выхода всего ничего, как чьито руки сжали мои плечи, оторвали от пола и, словно пылинку, понесли в неизвестность.
— Отвали урод! — шиплю, пытаясь выкрутится из цепких рук. Искренне надеясь, что это какой нибудь обдолбанный можер, а не исчадие ада по мою душу.
Но как говорил Гетте. Надежда живет даже возле могил.
Моргнуть не успела как оказалась в женском туалете.
— Пошли вон! — заорало это бешеное животное на испуганных девушек, пудрящих носик перед зеркалом.
Секунда… и бедняжек словно ветром сдуло.
Он грубо толкнул меня к умывальникам. Так бесцеремонно, что я чуть было ноги свои не переломала, да и синяк на животе думаю мне обеспечен.
С ужасом в глазах уставилась на озлобленное отражение зверя, стремительно приближающееся ко мне.
Тихонько взвизгнув, я прикусила нижнюю губу, когда его правая рука жёстко вцепилась мне в шею, а левая в волосы, грубо дёрнув назад.
— Какого хуя ты тут делаешь? — рычит на ухо обжигая раскаленным дыханием и сильнее сжимает пальцы на моем горле.
Как э-это что?
— Тоже что и все. Развлекаюсь! — хлюпаю носом, заикаясь на каждом слове.
— Это запрещено? — слетает с языка.
Идиотка!!! Бросаю в себя кирпич.
Даже охнуть не успела, как эта адцкая машина со всей дури впечатывает меня щекой в зеркало.
— Что за хуйня на тебе? — Буравит своим жутким, пробирающим до самых костей взглядом мое отражение в зеркале.
Да что опять не так? Ну да брителька топа чуть сползла, открывая излишне грудь, а юбка собралась из за трения с раковиной, даря обзор на резинку чулок, но кто виноват скажите? Да даже сейчас, я выгляжу скромнее, чем девяносто процентов собравшейся здесь публики.
Злюсь.
— Ты кто…, мой отец? Так у меня уже есть папочка и ему обсалютно похрен.
— Сука. — рычит. Впечатывая кулак в стену возле моей головы.
А идеально чистое стекло вмиг запотевает от моего частого, глубокого дыхания.
Я больше не двигаюсь, не вырываюсь, осознавая, что это бесполезно, а еще до безумия страшно.
А черные, наполненные лютой ненавистью глаза, говорят лишь об одном… Что эта зверюга меня сейчас по
