свое время.
Или он старше, чем я думаю?..
Красную шапочку лабиринтский малыш снял – сейчас тут было гораздо теплее, чем осенью в Сети – и балансировал ею, не выпуская из рук. Видимо, опасался ее где-нибудь забыть и получить нагоняй от родителей. Он зря этого боялся: при возвращении в Лабиринт путешественники всегда одеты так же, как на выходе.
Например, Баламут, оказываясь во Фриланде, сразу меняет свой попугайский дресс-код: он знает, что ничего не теряет. Он предпочитает носить здесь какой-нибудь аристократический прикид древнего фасона, всегда разный: средневековые европейские туники с плащами, или арабские белые балахоны и узорчатые накидки, или вот как сейчас – многослойное кимоно. Всё это, конечно, до смешного элегантно, но, как ни странно, действительно удобно: и для охоты, и для путешествий, и для разведки. И всего этого, конечно, он ни в коем случае не позволил бы себе в Лабиринте.
А фриланды одеваются так по-разному, что он никогда не выглядит среди них слишком экстравагантно. Однажды я его даже видел в византийской одежде: это было что-то вроде платья, сплошь затканного золотыми нитками и снабженного утяжелением из разноцветных блестящих камушков. Я не разбираюсь в драгоценностях, но эти выглядели, словно ювелирная витрина.
Откуда он добывает свой гардероб – я без понятия; видимо, просит местных мастериц. Они не отказывают. Им нетрудно.
Надо бы попросить, чтобы кто-нибудь передал лабиринтскому малышу про одежду. Фриландцы обычно упускают из виду такие мелочи.
– Слушайте, – снова завел свою песню Рыжий, манерно поправляя многослойный рукав. – Это будет элементарно. Мы поднимаемся вверх по реке. Так? Находим это поле, о котором рассказывала... ну в общем... мой источник. Так? Дежурим пару ночей, дожидаемся птицу. Говорят, перья она оставляет каждый раз. Или почти каждый. И всё! Было бы о чем говорить!
– Это риск, – сказал Морган, неодобрительно глядя на меня, – и это риск, который нам сто лет не нужен.
– Да это рукой подать! – воскликнул Баламут. – Можно подумать, я вас в Глухоманье зову!
– В этой Стране «рукой подать» – это часто история длинная, – сказал Морган брюзгливо. – И вот эти загадочные птички, который оставляют на загадочных полянах рыженькие перышки, тоже могут обернуться ба-альшой проблемой. И еще. Этот вопрос я задаю каждый раз, и каждый раз мы его предпочитаем игнорировать. Но, может быть, сегодня кто-нибудь удосужится мне объяснить, за каким шутом нам приходится с высунутым языком бегать, стараться и подставляться ради... какой-то ерунды, без которой прекрасно можно обойтись. Мы же с Митькой обходимся. Да и ты мог бы, если бы понтов поменьше было.
И он и снова уткнулся в книгу.
– Да какой риск! – воскликнул Рыжий. – Дорогу найдет Печкин. Если не найдет – ну, значит, облом, буду мутить другой вариант. На птичку мы сначала посмотрим издалека. Она, говорят, всегда ведет себя одинаково. Даже ни на кого охотиться не надо! И искать почти ничего не надо! Пришел, спрятался, дождался, забрал! Всё просто!
– Ну, просто, так пошел бы да сделал сам, – предложил Морган и перевернул страницу.
– И пойду, – возразил Баламут. – Думаешь, не пойду?
Рыжий не горячился и не волновался. Ведь Морган брюзжал разве что по привычке.
Каждый раз, возвращаясь в Страну, Рыжий первым делом идет на разведку. Потом снова является, как ясно солнышко, и тащит нас в экспедицию. Сначала, первые пару раз, мы ходили из интереса. Очень быстро нам это надоело. Но когда Рыжий чего-то по-настоящему хочет, отвязаться от него нет никакой возможности: он начинает ходить кругами, ныть, будить нас по ночам, взывать к чувству долга и товарищества и угрожать, что пойдет один. При этом, как правило, сразу ясно, что один он никуда не пойдет, так и будет донимать нас нытьем. Постепенно мы привыкли, что соглашаться лучше сразу.
Тем более что часто экспедиции действительно оказывались короткими и простыми. А результат их – всегда чрезвычайно полезным.
Возле памятника Тесле на главной площади появилась полная фигуристая фриландка, вытирающая руки передником, и что-то прокричала мальчишкам. Они посыпались с постамента, замешкался только тот, что в пухлой куртке.
–...Малыш...тоже... – донес до меня ветер. Пора было, и правда, тоже идти ужинать.
– Ерунда им! Понты! – ворчал Баламут. – Небось в Лабиринте все сразу пластинку меняют! «Рыжий, родной, не выручишь ли? Спасибо, Рыжий, что бы мы без тебя делали!» А воздух Фриланда ударит в голову – и опять только Рыжему охота делом заниматься!
– Делом, – усмехнулся Морган, не отрываясь от чтения.
– Мы лучше будем годами на своем бесценном балкончике сидеть и... прохлаждаться!
– Почему это прохлаждаться? – сказал я и уставился в небо. – Не знаю, кто как, а я, например, занят.
– Да ты небось уже все ответы раздал, – сказал Баламут как-то вкрадчиво. – Чего тебе еще тут ловить?
– Раздал, – согласился я. По небу плыли многоэтажные облака. – Но Голдхейр не появляется. Я хотел его дождаться. Не каждый ведь день мне дают задания городские. Мне тогда показалось, что это было... важно.
– Было бы важно, – вкрадчиво сказал Баламут, – он бы давно к тебе прислал кого-нибудь за отчетом. Или пришел бы да и спросил сам. А не сидел бы на Форуме, – он ткнул вниз, на мерцающий купол, – и не разглагольствовал бы там с компанией целителей.
Это было неожиданно.
– Так Голдхейр что
