выдать себя, опозорить перед всем колхозом, дружков выдать… Нет, не могу.
По деревне пополз новый слух: «Фельдшерица-то Митьке Хохлову поворот от ворот показала». Каково мне было? Людей дичиться стал. Иду по деревне и кажется, что из каждого дома на меня пальцем показывают: «Вор, вор… Так ему и надо». Мать, видя меня таким, лицом потемнела. Не выдержала старая, сходила к Галке. Помню, вернулась домой, встала у печки, руки на груди под передником, на щеке слеза.
— Правда это, сынок? — спрашивает она меня.
В ту ночь я спал плохо. Мучили кошмары. Снится, за мной пришли. Я наскоро оделся, спустился с повети к корове и бесшумно высигнул через узкое оконце в картофельник. Утро, а я, как волк, трушу к ближайшему леску, оставляя позади себя росный след. А вслед мне с укоризной смотрят глаза-угольки, ее глаза…
И я решился. Только пошел не к председателю, а к секретарю партийного комитета.
— Садись, служба, докладывай, — смеется Павел Александрович.
Надо заметить, что Павел Александрович всех демобилизованных называл «службой». Сам бывший офицер, любил он солдат. Собрался я с духом, брякнул перед ним толстенную пачку денег и положил свои руки на стол…
Водитель смолк. Молчал и я, думал о только что слышанном. Уже мелькали редкие снежинки. Небо светлело и на нем стали проклевываться первые незрелые звезды. А впереди ясно вырисовываюсь огни льнокомбината. Выходя в центре Вологды из машины, я только спросил у Дмитрия Хохлова:
— А где сейчас твоя спасительница?
— Галка-то? — опять улыбнулся водитель. — Так к ней я и еду. В роддоме она. Недавно позвонили, что сына она мне принесла. Вот председатель и разрешил съездить проведать. Ну, пока!
КОНФУЗ
ОБЕДЕННЫЙ перерыв уже близился к концу, когда дверь столовой распахнулась, и на пороге выросла испачканная грязью и нигролом фигура Мишки Дергача, водителя изрядно потрепанной леспромхозовской трехтонки. Вытирая руки, Мишка беглым взглядом окинул столики и, заметив за одним из них ездового Павла Светикова, с присущим ему озорством заорал:
— Мотосмеховодителю привет! Ну, как твои овсяные двигатели? Тянут? У тебя, я вижу, новое зажигание, — толкнув ногой кнутовище Светикова, надоедал Мишка. — Твоему виду транспорта скоро будет труба, — продолжал он, присев за стол.
— Не зубоскаль, — строго предупредила Мишку официантка Настя. — Иди, вымой руки.
— Настенька, я ж механизатор, — притворно улыбаясь, возражал он. — Не то, что…
— Обеда не принесу, — отрезала Настя.
— Настенька, вымою… в двух водах, — поспешно проговорил Мишка, вставая из-за стола.
— Механизатор, — иронически произнесла вслед Дергачу Настя. — Научился баранку крутить и воображает… А в голове, как в пустом амбаре.
Светиков допивал компот, когда Мишка вернулся от умывальника и с напускной важностью сказал Павлику:
— Видишь Дергача? Так вот, скоро вызовут его к начальству и скажут: «Товарищ Дергач, вручаем вам новую машину. Просим принять ее, так как у нас нет опытных механизаторов». Дергач подумает немного и ответит: «Только выбирать буду сам». Ему скажут: «Пожалуйста». Понял?
— Не думаю, — спокойно ответил Светиков, поднимаясь со стула.
— Кто же тогда, извините за выражение, крутить баранку будет на тех двух автомашинах, которые лесоучасток завтра получает? — Дергач презрительным взглядом проводил до порога Павлика и скривил губы.
На лесоучастке мало кто знал, откуда «свалился» к ним Дергач. Одни говорили, что его прислали с курсов шоферов, другие — что он сам пришел на лесоучасток и нанялся на работу. В трудовой книжке у него стояло что-то около десяти отметок различных леспромхозов: «Принят… Уволен по собственному желанию…»
— На худой технике я не работник, — заявил Дергач по прибытии на лесоучасток. — У меня опыт…
Случилось, что на второй день после появления на участке Дергача состоялось собрание лесозаготовителей. После доклада начальника первым решил «толкнуть речь» Дергач.
— На нас, механизаторах, лежит огромной важности дело. Мы — ударная сила в лесу. Так будем работать так, как я… Как лучшие… Равняться, так сказать, на этих лучших, — выкрикивал он.
Некоторые слушали Дергача и улыбались, другие же думали: «Парень — гвоздь. Этот всем нос утрет…» К числу последних принадлежал и начальник лесоучастка, который и назначил Мишку на автодеррик.
В одну из смен начальник застал Дергача спящим в кабине, а рабочих — мирно греющимися у костра. Мишка вылез из кабины заспанный, на правой щеке его виднелся красный отпечаток гаечного ключа.
— Поломка, жду механика… А пока вот придавил, так сказать, комарика, — как будто ничего не случилось, зевая, ответил он.
Механик, ремонтируя машину, возмущался, что такую пустяковину не мог устранить сам водитель.
— Откуда ж я знал, — оправдывался Дергач.
Когда подобная история повторилась, Дергача сняли с автодеррика. Дня два он болтался по поселку без дела, а на третий ему вручили только что вышедшую из ремонта трехтонку. Дергач на ней стал подвозить горючее со станции. Машина у него часто ломалась, но Дергач продолжал держать фасон, хвастался своим опытом, благодарностями, заслуженными, якобы, в одном из отдаленных леспромхозов. В его руках никогда не видели книги, а когда кто-то из шоферов предложил повторить «Автомобиль», Дергач заявил: «Хм, это для меня — пройденный этап».
Через месяц все узнали Дергача как незадачливого шофера и болтуна. Но, несмотря на колкие замечания водителей, он нисколько не исправлялся, а, наоборот, в ответ кривил губы и начинал беззаботно насвистывать какой-то легкий опереточный мотив. Он не интересовался никем и ничем, не заводил знакомств, считая, что равных ему нет.
Если кое с кем он еще считался, то к ездовому Павлику Светикову, тихому и скромному парню, работавшему вот уже месяц на единственной в поселке лошади, относился презрительно. «Машина — не кобыла. И надо иметь ум, чтобы на ней работать», — говорил Дергач.
— А у тебя он есть? — вскользь бросал Павел, не стараясь ввязываться в спор.
— Что-о? — начинал задираться Дергач.
Советов Павла он и слушать не хотел. «Ну, что путного скажет человек, который крутит хвост», — думал он. А когда Дергач узнал, что Светикову объявили благодарность, то не поверил, сходил в контору лично удостовериться и вышел оттуда, как говорится, сам не свой. «За что? — возмущался он. — За подвозку
