что-то, что издает гулкий глухой звук. Я присматриваюсь, и мой взгляд притягивает золотой отблеск в водостоке. Я подхожу ближе, и – вы можете в это поверить – это лампа, лежит прямо там, в канаве.
Но это не такая лампа, которая есть в каждом доме. Это такая лампа, которую нужно потереть, чтобы из неё вылетел джинн. Она вся поцарапанная, медного цвета и размером с футбольный мяч.
«Клёво», – говорю я вслух, не обращаясь ни к кому, и уж точно не к Каролине Спенсер, которая, я полагаю, всё ещё отмывает губки для доски и будет проходить здесь ещё только минут через десять.
«Бейсбол, думай о бейсболе», – убеждаю я себя.
Затем я поднимаю лампу.
Я беру её за маленькую ручку. Она тёплая, а вокруг её основания выгравирована длинная змея. Я начинаю тереть её одной рукой, потому что это и нужно делать с такими лампами, так ведь? Я хочу сказать, кто бы не попробовал? Конечно, я знаю, что ничего не произойдёт. Эта лампа – просто хлам, который кто-то выбросил в сточную канаву. Но вокруг никого нет, и это довольно заманчиво, так что я бормочу себе под нос, потирая лампу, – просто ради забавы.
– О, великий джинн из лампы, – бормочу я. – Я призываю тебя.
И тут – представьте себе – лампа начинает дымиться. На полном серьёзе.
Будто из неё вырывается пар, как из закипевшего чайника с узким носиком. Я вздрагиваю и роняю лампу, и она со звоном летит обратно в канаву.
А потом – Ш-ш-ш! Бум! Пуф! – в воздухе парит джинн. Вот так запросто. Настоящий джинн. У него фиолетовая повязка на голове, жилетка в тон и козлиная бородка.
– Кто вызвал меня из моего сна? – вопрошает он. У него низкий голос, который эхом разносится по всей Магнолия-авеню. На соседней улице бродят несколько ребятишек, но они не оборачиваются на меня, и я понимаю, что они не могут видеть или слышать джинна. Наверное, могу только я.
С ума сойти, правда?
У меня отвисает челюсть, и я корчу то, что моя мама называет «рожа быть-не-может». Я изо всех сил моргаю, но всё это абсолютно реально. Передо мной самый настоящий джинн, парит прямо над пожарным гидрантом посреди Магнолия-авеню.
Джинн пристально смотрит на меня. Его нижняя часть туловища уходит в лампу, так что я не могу определить, есть у него ноги или нет.
Я выхожу из своего лёгкого транса и понимаю, что джинн задал мне вопрос. Я отвечаю: «О, кажется, это я, э-э, вызвал тебя».
Он оглядывает меня снизу вверх, переводя взгляд с ботинок на колени, на грудь и, наконец, мне в глаза. Он облизывает губы.
– Я Мэтт, – неловко представляюсь я. Я поднимаю одну руку и легонько ею машу.
И тут же об этом жалею.
Джинн как бы дрейфует в воздухе, как воздушный шарик на верёвочке.
– Одно желание, – произносит он, и его глаза начинают сужаться.
Он поднимает один палец вверх. На всех его пальцах, даже на больших – кольца.
– Я исполню одно твоё желание. Не больше. Затем я вернусь в свой сон.
Я думал, у меня три желания, а не одно. Разве обычно не такой расклад? Но я слишком поражён, чтобы что-то возразить, поэтому я встряхиваюсь и пытаюсь сосредоточиться на том, что происходит.
– Открой мне своё сокровенное желание. – Джинн раскрывает руки, словно для объятия. – Произнеси его вслух, Мэтт, и твои мечты сбудутся.
«Твоё сокровенное желание. Твои мечты сбудутся». Эти слова эхом звучат у меня в голове, и я думаю о – вот уж удивительно – о Каролине Спенсер.
Но затем я даю себе внутреннюю пощёчину.
Видите, я, может, и идиот, но я не дурак.
Я читал книги. Я видел фильмы. Я знаю, как это работает.
Желания никогда не исполняются так, как вы их задумываете. Никогда. Вот о чём я говорю.
Предположим, я попрошу у этого джинна миллиард долларов. Вероятно, произойдёт следующее: я загадаю своё желание и протяну руки, чтобы ловить деньги, падающие с небес. А потом, пока я буду там стоять и пялиться вверх, подойдёт какой-нибудь человек с папкой в руках и очень официальным именем – вроде Монтгомери Макалистер – скажет мне, что мои родители только что трагически погибли в автокатастрофе. Он скажет, что мои родители были застрахованы на кругленькую сумму и теперь я богат.
Вуаля! Мое желание исполнено! И я проведу остаток жизни одиноким сиротой.
Или, скажем, я пожелаю стать лучшим в мире бейсболистом. В следующее мгновение я буду делать хоум-раны на финальных подачах, и все будут выпрашивать у меня автограф. У меня будет свой личный помощник, агент и представитель прессы, а потом однажды я проснусь в какой-нибудь роскошной постели и пойму, что я всего лишь обманщик. В глубине души я буду знать, что любой другой бейсболист на Земле заработал свой успех тренировками и упорным трудом. Но не я. Я этого просто пожелал.
Я проведу остаток жизни, чувствуя себя ленивым обманщиком. Не думаю, что мне бы это понравилось. Точно нет.
Так работают желания. Это называется ирония. Или комическая справедливость. Или что-то вроде того.
Нет уж, спасибо!
Так что да, есть этот джинн – настоящий джинн, который парит передо мной в своих штанах из облаков пара – и, конечно, в глубине (ладно, на поверхности) моего сознания есть Каролина Спенсер – зеленоглазая, заправляющая волосы за уши Каролина Спенсер – я на минуту задумываюсь и смотрю на джинна. У него дьявольская ухмылка, которую я раньше не замечал. А ещё у него голодные глаза. Он скользит по воздуху и облизывает губы в ожидании, и тогда я говорю ему: «Нет, спасибо. Мне не нужно никаких желаний».
Джинн скрещивает руки на груди и хмурится.
– Можешь вернуться в свой, ммм, сон, – говорю я. – Извини, что побеспокоил тебя.
Брови джинна опускаются, сливаясь в одну большую бровь, тянущуюся через весь лоб. Он выглядит недовольным.
– Ты вызвал меня, – возмущается он.
– Да, – я отвечаю. – Я сожалею об этом. Я правда не знал, что ты там. – Я указываю на лампу. – Я просто баловался.
Поднялся ветерок, и джинн заколебался в воздухе.
– Ты загадаешь желание, – заявляет он.
Я понимаю, что это не просьба. Я думаю, что никто никогда прежде не отказывал этому джинну, и очевидно, ему это не нравится. Он снова облизывает губы – его тонкий язык быстро выстреливает и прячется обратно. Он подлетает ближе, паря почти надо мной,
