Да если честно, то не знаю, что сказать.
Вошедшие недовольно переглянулись.
— Как это не знаешь?
— Не требуйте с него много. Хворый он. У него болезнь отшибла память.
— Как же так? — удивился Куницын и посмотрел на меня, — как звать тебя помнишь?
Я назвал свои фамилию имя и отчество.
Оглянулся на старика.
— А говоришь — память потерял. А меня как зовут помнишь?
Я отрицательно покачал головой и рассказал, что имя свое прочел в блокноте.
— Вот молодежь пошла, ведь врет и не краснеет! — эмоционально сказал, почти выкрикнул тот, который первый заглянул в ярангу, он сидел и пил чай, скрестив ноги по-турецки.
— Да подожди ты, Николай Прокофьевич, не гони лошадей, — остановил того Куницын, — ну хоть что-нибудь из прошлого помнишь? Базу, учебу в университете, коллег?
Я грустно покачал головой из стороны в сторону.
— Да не бывает так, — второй гость не унимался, — Бурцев, ты вот меня помнишь? Фамилия моя Гунько. Помнишь, меня? А?
Он переводил взгляд со всех присутствующих на меня.
Пожав плечами, я снова отрицательно покачал головой. Старик и Таня смотрели на нас и не вмешивались в разговор. Гунько и Куницын были для них начальством, несмотря на высокое положение старика в иерархии племени.
— Нет, и вас не помню.
— Илья, меня слушай, — попросил самый главный, — ты вспомни, я твой непосредственный руководитель, Куницын Владилен Викторович. Ты ходил с Гибаряном на разведку в новый район. Позапрошлогодние пробы грунта говорили о том, что район может оказаться золотоносным. Вы нашли что-нибудь?
На этот раз я кивнул утвердительно. Подошел к своему рюкзаку и достал увесистые холщовые мешки.
Золото, а точнее его количество, произвело сильное впечатление на обоих. Я хотел объяснить, но мне не дали сказать.
— Про нас не помнишь, а про золото помнишь? — снова стал возмущаться Гунько, — тебе не кажется…
Куницын все время одергивал своего спутника.
— Да подожди, ты Николай, дай человеку высказаться. Что ты хотел сказать, Илья?
— Я не помню Гибаряна, знаю о нем из вашего рассказа и из рассказа Выквана, которому я сообщил о том, мой товарищ нуждается в помощи. Я был в бреду и знаю об этом с его слов. Сам я не помнил, как меня нашел Выкван, и что при этом я говорил. Что же касается самородков, то я обнаружил их только сегодня, когда стал разбирать свои вещи в рюкзаке.
— Где вы их намыли, Илья? — Куницын тревожно вглядывался в мои глаза.
— Я не помню, Владилен Викторович. Но постараюсь вспомнить.
— А записи? Записи остались? Дневник геологоразведки?
— Нет, у меня только блокнот, но там стихи, цитаты великих людей, какие-то заметки, но ничего конкретного про то, чем я занимался в последние месяцы.
— Покажи, — он встал и подошел ко мне.
Я спокойно вытащил блокнот из рюкзака и протянул ему.
Гунько смотрел на мои действия с подозрительностью, будто считал, что я готов скрыть от них какие-то важные улики преступления.
Мой руководитель поднес к свету блокнот, внимательно изучил записи, а после вернул мне.
— Да, действительно, тут ничего нет, — посмотрев в сторону, он немного подумав обратился ко мне, — вот что, Илья — я тебе верю. Но нам с тобой нужно что-то предпринять, чтобы к тебе вернулась память. Это очень важно. Я даже не знаю, как поступить. Показать бы тебя врачам. Срочно. В ближайшее время. Но обратно до поселка четверо суток пути. Понимаешь?
Я молча ждал пока он продолжит.
— И то не факт, что в Поселке помогут. Возможно, тебя не придется в Город на самолете отправлять. Сам ты не дойдешь. А нам нужно найти Гибаряна и то место, где вы эти самородки намыли. Время не терпит. Обстоятельства и время работают против нас. В Поселок четыре дня обратно, четыре обратно четыре. Больше недели потеряем. А этого мы себе позволить не можем. Гибарян не выдержит. Так что я разрываюсь на две части: брать тебя завтра с раннего утра с собой на поиски твоего коллеги и нашего товарища, или оставить тут выздоравливать у Выквана. Помоги мне определиться.
— Владилен Викторович, раз такое дело, то я пойду утром с вами. Я уже себя чувствую хорошо.
— Парень. Ты не спеши, вспомни, что я тебе про молодой и старый мозг говорил. В тундре нельзя спешить. Спешка у нас к гибели приводят, — набивая трубку обратился к нам всем Выкван, — начальник, я эту хворь знаю. Она так быстро не проходит. Это добрые духи у него память забрали, чтобы уберечь от плохих людей и сохранить его. Когда духи посчитают, что он исцелился, тогда и вернут память.
— Ну, неволить Илью я не могу. Мы с Николаем Прокофьевичем завтра пойдем искать Гибаряна. Пусть сам решает.
— Да, что он будет тут отсиживаться, у бабской юбки? — Таня, смотря в пол, повела головой в сторону Гунько, она густо покраснела — прости Таня, я не это хотел сказать.
Гунько замешкался.
— Вот, что. Он — здоровый лоб! Что ему с нами в поисках сделается? Товарищ Куницын, он же бросил товарища, а сам свалил с золотишком. Еще сбежит, чего доброго!
Я почувствовал, как у меня на затылке зашевелились волосы.
— Чтоооо? Кого я бросил? Что ты мелешь? От кого я сбегу, от тебя что ли, Гунько? — я повернулся и двинулся на него.
Ах, он тварь такая, будет обвинять меня в малодушии и воровстве? В грудь накатила волна гнева.
— Илья! остановись, — Владилен Викторович, выставил руку вперед и повернулся к Гунько, — Николай Прокофьевич, я с тобой не согласен. Зачем парня обвинять на пустом месте? Мы с тобой всех обстоятельств не знаем, да и сбежавшие зеки ходят где-то в округе.
— Какие
