дверь, из-за неё высунулась весело, с хитринкой в глазах, улыбающаяся Агния:
– Иди, страдалец, теперь твоя очередь!
Наскоро помывшись (и не забыв взять при этом полотенце, чтобы не просить его принести), Чудилин, крякая от удовольствия, растёрся полотенцем и вышел из-за печки. Агния, поджидая его, сидела, забравшись на кровать с ногами, в одних трусах и майке, обхватив коленки руками и прижавшись спиной к тёплому боку печки. Сидела, и в глазах её был вопрос: «Что дальше?»
Чудилин смутился, отвёл глаза – он понял, что она не имеет ни малейшего понятия о том, что и как нужно делать дальше. В смысле, она была совсем не в курсе, как будет проходить их совместная служба. Ждала, одним словом, его распоряжений. Или не ждала?
– Послушай, Андрей! – развеяла она его сомнения, – ты уж меня извини, но я действительно не знаю, как тут у вас и что. Тебе придётся всё мне объяснять, по ходу дела.
Встретив его вопросительный взгляд, она, горестно вздохнув, пояснила:
– Ты, конечно, удивлён: как так – ангел-хранитель и ничего не соображает. В смысле, чем и как живёт его подопечный. Извини, – она пожала плечами, – я этого действительно не знаю. Ну, если точнее, знаю, но только в общих чертах. Понимаешь?
Чудилин отрицательно помотал головой. Она вздохнула и продолжила:
– Ладно, слушай: главная задача ангела-хранителя заключается в том, чтобы именно хранить своего подопечного, а не вникать в тонкости его бытия. Это как бы…. Как бы… Некое сито. Насыпал муку, потряс – мука просеялась, а мусор остался. Так вот, все эти подробности твоего бытия – мусор. Информационный мусор. У нас это там…. – она неопределённо помахала ладошкой, – автоматически фильтруется. Для того, чтобы…. чтобы ангел не загромождал своё сознание лишней информацией, которая мешает ему выполнять его основную работу. Теперь понял?
Раздражение опять овладело всем его существом, и он не удержался:
– Да понял я, понял. Вот только в толк не возьму: тебе-то что мешало? Работу свою выполнять?
Ангел в трусах и майке обиженно насупился, и уткнувшись носом в колени, молча сидел, виновато скосив глаза в сторону. Дрова в печке трещали, заново налитая в ведро вода снова согрелась. Грязная одежда лежала на лавке…
На улице смеркалось…
Чудилин посмотрел на девушку, потом на часы. До ужина предстояло решить ещё одну проблему. Вещевое довольствие на складе они получили не полностью – старшина-сверхсрочник смущённо косил глазами в сторону, говорил что-то про ключ, который случайно унесли, но «вот-вот принесут, да вы подождите здесь полчасика». Полчасика ждать не хотелось – одежда на них была мокрая, пропитавшаяся грязью, девушку буквально трясло от холода, и они вернулись в выделенную им избу, где уже горела растопленная Агнией печка.
Наконец, он принял решение:
– Так! Сейчас семнадцать десять. Нач.штаба сказал, что ужинают здесь в восемь. Должны успеть, – и стараясь на неё не смотреть, деловито собрал их вещи и понёс за печку.
– Неужто стираться задумал? – послышался вопрос со стороны кровати.
– Задумал. Без этого никак. – он оценивающе посмотрел на пышущий жаром бок печки, – думаю, что успеем высушить.
– Давай-ка лучше я постираю! – она спрыгнула с кровати и босиком побежала к нему.
– Куда босиком!? Мне ещё тут ангела с соплями не хватало! – накинулся на неё лейтенант.
Она остановилась на полпути, опешив от такого обращения.
– Сапоги надень! – он взял за голенища её сапоги и бросил в её сторону. И бурча себе под нос, стал наливать в шайку тёплую воду для стирки, – Навязалась мне тут на голову, дурёха!
– Я всё слышу! И я не дурёха! – сердито сопя, она натянула сапоги на босые ноги, – так пойдёт?
Чудилин улыбнулся: перед ним стояла худенькая девчонка-подросток в чёрных мужских трусах и в тёмной армейской майке. Спереди майка топорщилась от двух маленьких, развёрнутых вверх девичих грудей с торчащими сосками. Красивые, с правильными пропорциями, но явно худоватые ноги утопали в кирзовых сапогах. По всей открытой поверхности ног бежали мелкие пупырышки гусиной кожи. Она, обхватив себя руками, зябко поёжилась. Острые плечики выступали, выделялись ключицы, большие глаза вопросительно смотрели на него.
«а фигурка ничего, правильная» – по-мужски про себя оценил её Чудилин, – «вот подкормить бы её маленько….» а вслух сказал:
– Слушай, полезай-ка ты вообще на печку! Чего ты тут бродишь, коленками отсвечиваешь? А там отогреешься. А я пока быстренько здесь всё простирну, да на печку сушиться повешу. Идёт?
– Нет! Не идёт! Я не согласна! – она вздорно вздёрнула носик, – стирать – это женское дело. Дай я!
– На войне нет женских дел! – отрезал лейтенант, – И каждый боец Красной Армии…..
– Слушай ты, боец! Красной армии! У тебя что, других дел нету? Мужских дел? У нас вон, на крыльце две доски проломлены, пойди, да почини! – она сердито махнула рукой в сторону входной двери, – или хочешь себе ногу сломать? Или, хуже того, голову разбить? Что, ангел-хранитель тебе обязан ещё и доски на крыльце прибивать? – она в ответ разошлась не на шутку, – иди, займись! А это…. Дай сюда!
Она неожиданно сильно и решительно оттеснила его от шайки с тёплой водой, бросила туда кусок мыла. Обернулась на топтавшегося в нерешительности сзади неё Чудилина и сильно толкнула его попой:
– Иди давай! С женскими делами я и без тебя справлюсь.
– Хорош толкаться-то! – возмутился лейтенант, – и куда я в трусах на улицу пойду? Холодрыга!
– Навязался на мою голову! Ну, не ходи на улицу! У тебя и в доме есть чего делать! Вон, – она ткнула пальцем в сторону стола, – одна нога у стола сейчас отвалится. Я, что ли, должна её на место поставить? Вот и сделай!
Чудилин отошёл, похмыкал, бурча себе под нос:
– Навязался…. Это ещё неизвестно, кто к кому навязался! – и взяв в руки молоток, пошёл чинить стол.
– Я всё слышу! – послышалось из-за спины.
Но лейтенант бег мыслей удержать уже не мог: «борт-стрелок, бля…. Командира не слушает, каково, а? Засранка… мать твою…».
Ответка прилетела мгновенно:
– Засранка, значит?! Я тебе! – она резко лягнула ногой, метя треснуть его каблуком своего сапога. Вместо этого, тяжёлый кирзач, не удержавшись на её босой маленькой ноге, слетел с неё и упал на пол рядом с Чудилиным.
– Да ты охренела! Бунт на корабле?! – уже не по-детски вскипел лейтенант.
– А не надо такие слова про меня думать! – обиженно надулся ангел, – дура-а-ак! Отдай мой сапог!
Она стояла у шайки с грязной замоченной формой, и сердито смотрела на него через плечо. Лейтенант поднял с пола сапог и шумно и зло сопя, набычившись и широко расставив ноги, стал перебирать в голове всевозможные
