все бросились к автобусным окнам. Сзади, красиво синея на фоне заходящего солнца, приближался вертолет.
— О! — заорали дети и террористы. — А!
— Пока непонятно, — продолжал корреспондент, — почему террористы выбрали именно этот маршрут. Новое Башмаковское шоссе еще не достроено и будет сдано в эксплуатацию через год.
Это корреспондентское замечание слышала только Люся, все еще переваривающая папкины це-у. Она не помчалась вместе со всеми смотреть вертолет и осталась сидеть на своем месте. Она любила своего родителя и думала, как утешить его скорбящее сердце.
Корреспондент потрогал себя за ухо и продолжил:
— Только что мне сказали, что автобус находится в поле зрения моих коллег. И теперь у нас есть возможность увидеть, как разворачиваются действия там, на шоссе.
В телевизоре показался автобус. Здорово! Ехать по дороге! И тут же видеть себя по телеку! Прямой эфир, называется!
— О-о-о! — еще сильнее заорали в автобусе. — У-у-у!
Кто-то в телевизоре откашлялся и начал комментировать сильно простуженным голосом:
— Бы даходибся дад автобусом. Пока слождо предположить, есть ли пострадавшие и радедые. До в целоб автобус выглядит весьба брачно. Я бы даже сказал — устрашающе. Ди оддой души, дикаких приздаков веселой детской жизди.
Сообразительная Люся быстро набрала номер:
— Папка, ты нас видишь? Тогда смотри! Это — специально для тебя!
Люся бросила трубку на сиденье, дернула автобусную форточку. Та грустно скрипнула, но не поддалась. Люся дернула еще раз.
— Не дамское это дело, — сказали сзади.
Люся обернулась и обнаружила рядом поэта Самолетова.
— Дай-ка! — Шура поплевал на свои поэтические мозоли и легко отодвинул стекло.
— Только возьми вот это, а то страна тебя не увидит. Темно все-таки...
И Шура протянул Люсе свой карманный фонарик, обычно используемый для записывания в темноте внезапно нахлынувших поэтических строчек.
— Дикаких приздаков жизди, — продолжал простуженный комментатор. — Боюсь, бы опоздали, как это часто случается в дашей страде. Скажу честдо, бде сейчас страшдо! За всех баленьких, десчастдых детей. За их тебдое будущее.
Люся высунула в форточку свою рыжую голову, посветила сначала на себя, а потом принялась выписывать лучом в снежном воздухе всяческие кренделя.
На экране в телевизоре все это выглядело очень красиво.
— До что это! — закричал комментатор. — Кажется, даб подают сигдал! Бедные дети просят побощи! Разве бождо сботреть на это без слез, дорогие друзья!
Народ в автобусе опомнился, бросился к окнам. И уже через мгновение в каждой форточке торчала голова как минимум одного несчастного заложника. При этом «бедные дети» орали, свистели, улюлюкали, размахивали шарфами, сумками, шапками и проч. Булкин запускал в небо припасенные еще с прошлого Нового года петарды, и те взрывались в опасной близости от вертолета. Маша принимала наиболее выигрышные с точки зрения камеры позы. Огурцов демонстрировал бицепсы. Клюшкин в приступе бездумной радости строил рожки Булкину. Все дрыгались, радовались, пищали и со стороны походили больше на развеселый цыганский табор, нежели на измученных заложников.
— Мы прервемся на рекламу, — сказал внезапно появившийся корреспондент в шапке и с гордостью посмотрел на свои часы.
В телевизоре завели шарманку про стиральный порошок. В это время из вертолета, зависшего прямо над автобусной крышей, заговорили в мегафон:
— Граждане террористы! Предлагаем вам сдаться! Гарантируем вам...
— А пошли вы! — заорал в окошко Бешеный. — Нас просто так не возьмешь! А я вообще нервный! Если будете угрожать — всех ваших деток перестреляю к чертовой матери! Гоните обещанную жратву, деньги и все проездные документы и давайте, вертите лопастями отсюда! Пока я еще добрый! Я все сказал!
— Слушай! — осторожно зашептал Хромой. — А если они нам на крышу десант высадят?
— Посмотрел бы я на десантников, которые на этой крыше на ходу удержатся! — Бешеный возбужденно почесался.
— А если подлетят сбоку — и как врежут короткими очередями, да по нам с тобой?
— Ага! И весь автобус к черту разнесут! — Бешеный потер руки. — Нет! Мы для них сейчас недоступны! Лысый все-таки голова! Хотя и гусь порядочный.
— Граждане террористы! — загремели из вертолета. — Мы готовы предоставить вам еду! Откройте люк и готовьтесь к передаче!
— Ага! Откройте люк, а мы вам нашего снайпера покажем! Очень хорошо стреляет. Нет, нас голыми вертолетами не возьмешь!
— И чего? — робко крикнул с заднего сиденья Косой. — Без жратвы останемся?
— А ты на свою пайку пока не заработал! — огрызнулся Бешеный и обвел взглядом школьников. Некоторое время выбирал между Шурой и Огурцовым, наконец ткнул пальцем в Шуру, заставив Огурцова с облегчением вздохнуть.
— Ты, умник, полезешь за едой.
— Это еще зачем? — заволновалась Анна Ивановна.
— Молчи, училка, не терзай мне душу. А ты, парень, собирайся. И смотри там, не упади. Подбирать не будем! Нечего будет подбирать.
— Шура, не надо, — прошептала Люся. А Маша просто бросилась на Бешеного и застучала кулаками в его обширную грудную клетку.
— Все! Я сказал! — Бешеный оттолкнул Машу и автоматом помахал перед Шуриным носом. — Давай, умник, пошевеливайся.
Шура спокойно натянул куртку и шапку. Легко вскочил на подлокотники, отодвинул уже использованный сегодня люк. Сверху засвистел темный ветер, заметались на фоне вертолетного брюха снежинки. У ног Шуры, прикрываясь Люсей, затаился Бешеный с автоматом на изготовку. Огурцов послушно пришел придержать Самолетова за ногу. Хотя держать идейного врага за ногу Огурцову совсем не хотелось. А хотелось, наоборот, чтобы враг Шура сковырнулся и погиб смертью храбрых на зимней дороге.
В вертолете происходило шевеление. Метрах в семи над собой Шура рассмотрел сосредоточенное лицо служителя порядка. Тот что-то кричал Шуре, но расслышать в снежном свисте хоть слово было просто нереально.
— Давай, умник, поторопи их! — Бешеный ткнул автоматом поэта в бок.
Шура замахал вертолету руками и почувствовал, что сейчас его сдует.
Вертолетные служители, все так же крича что-то неслышное, сбросили вниз веревку с грузом. Опускаться ниже они не рискнули, и груз, подобно маятнику на длинной веревке, сильно качнулся под действием всех ветров и ударил прямо в Шуру! Поэт накренился, как «Титаник», и без капли поэтического сознания начал падать сразу во все стороны. И тут громила Огурцов совершил благородный поступок — сконцентрировался и втащил тело бездыханного врага в салон. О чем впоследствии жалел.
Шура с грохотом упал вниз, прямо в проход между креслами. Вслед за ним упала в обморок Анна Ивановна, а
