Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 188
духу сохранить. Но с большей степенью вероятности они могли поймать какой-нибудь плавучий океанский мусор – вещи, снесенные в океан на востоке после высокого прилива и так долго находившиеся в воде, что обрастали бородой водорослей и червей. Двенадцать лет назад сын таксидермиста сошел с ума, съев рыбу, выловленную в солнцеворот, и несколько дней после этого говорил голосами давно умерших жителей городка. В лунном свете казалось, что мальчик похож на тела людей, чьим голосам он подражал, и таксидермист, чей бизнес и без того почти не приносил доходов, убрал куда подальше стеклянные глаза и набивку и обосновался спиритом в одной из палаток луна-парка.
Но и карьера медиума ему не удалась, хотя несколько первых часов казалось, что он наконец-то сделал состояние. Мертвецы требовали, чтобы их выслушали, но, как выяснилось, им и после смерти, как при жизни, нечего было сказать. Погруженный в транс сын невнятно проборматывал неизменный монолог, состоящий из усталых жалоб, пока им не овладевал наконец старик Пинкерд, сбитый насмерть шестью годами ранее телегой, на козлах которой сидел пьяный приезжий из Мунвейла. Он хотел, чтобы чужака привлекли к ответственности по закону, и больше не в силах был откладывать это на потом.
Устами мальчика мертвый старик пробормотал что-то про судебное преследование, хотя мальчик явно вкладывал в слово «преследование» совсем другой смысл, отчего у всех создалось впечатление, что смерть превращает людей в идиотов. И без того глупая жалоба выглядела еще глупее потому, что человека из Мунвейла, управлявшего телегой, убила молния, и случилось это через неделю после того, как он переехал мистера Пинкерда, что сводило на нет все возможные судебные преследования. Люди задумались, почему мертвый старик Пинкерд не знал про удар молнии, почему сам не предъявил обвинений незнакомцу из Мунвейла, так сказать, в потустороннем мире. Жители деревни, слушавшие сына таксидермиста, пришли к общему мнению, что ими получено еще одно подтверждение того, что мертвецы не знают и половины того, что им приписывает общественное мнение, и в мертвом качестве остаются такими же идиотами, как и в живом. Когда старик Пинкерд закончил наконец свою страстно-призрачную речь, а сын таксидермиста уснул на своем стуле, слушатели испытали такое же всеобщее облегчение, как и в тот день, когда старик умер шесть лет назад.
Когда сын таксидермиста проснулся через полчаса, аудитория к этому времени уменьшилась, зато вдруг объявилось множество призраков, желающих говорить, и притом одновременно, однако ни один из них не был в настроении отвечать на вопросы, отчего мальчик, как показалось, вдруг сошел с ума и, быстро преодолев этап неразборчивой чепухи, перешел на визг, который пресекся, когда стул под ним упал на спинку, а самого мальчика пришлось унести в кровать.
Доктор Дженсен никогда прежде не видел ничего подобного. Вполне вероятно, что все это было мистификацией. Если подумать, то представлялось вероятным, что вся странная история с солнцеворотом была обманом, внушением. Люди исходили из того, что мертвые могут говорить, а потому и слышали загадочные послания, произносимые голосом, похожим на стрекотание кузнечиков и кваканье жаб. Они приняли, не подвергнув сомнениям, появление двухголовой собаки, которую нашли мертвой на улице неподалеку от таверны. Появись она на полгода раньше, они бы покивали головой, прищурили глаза, и пошли бы слухи, что это вовсе не двухголовая собака, а ловкая подделка, состряпанная таксидермистом совместно с Макуилтом. Доктор Дженсен считал, что во время солнцеворота люди готовы поверить во что угодно.
Чем больше Джек думал об этом, тем больше готов был согласиться с последним. По крайней мере сейчас он был в настроении поверить во что угодно. И вполне возможно, что именно это настроение и превращало вещи вполне рядовые в нечто экстраординарное. Вполне возможно. Но вот вчерашний поезд никак нельзя было отнести к рядовым событиям. Вчера днем железнодорожные пути были в полуразрушенном состоянии. Шпалы вымывало, и они соскальзывали на берег. Рельсы были поедены ржавчиной и покорежены подвижками земли. В таком же полуразрушенном состоянии они пребывали и сегодня утром. Рельсы лежали на солнце погнутые, и были хорошо видны с того места, где на отвесном берегу сидели Джек и доктор Дженсен. И тем не менее прошлой дождливой ночью по ним, пыхтя паром, прошел поезд.
– Вы слышали паровозные гудки ночью? – рассеянно спросил Джек, разглядывая в подзорную трубу Дженсена здоровенного краба, выбиравшегося из моря на берег.
Доктор Дженсен помолчал несколько секунд, потом признал: да, слышал. Это было еще одним проявлением солнцеворота – появление поезда, который всегда приходил посреди ночи, а потому никто его и не видел, не было и никаких свидетельств того, что поезда когда-либо заходили дальше Мунвейла, а между Рио-Деллом и Мунвейлом не было места, где поезд мог бы развернуться. Так что он не мог приехать и отправиться в обратную сторону ночью.
Много лет назад, когда доктор Дженсен и Кеттеринг были студентами университета, они посетили старика, с которым Кеттеринг познакомился в одном из баров Чайнатауна. Это был занятный человек, одного взгляда на которого хватало, чтобы почувствовать, что он является источником зла, хотя ничто в его внешности об этом не говорило. Звали его Во Линь, и он заявлял, что чудовищно стар. Это не было похоже на ложь. Кеттеринг согласился поставлять ему лабораторных животных, главным образом ягнят и цыплят, хотя старик и не говорил, для чего ему нужны эти животные. Дженсену не очень понравилась эта затея, но затея была не его, а Кеттеринга, а тот никаких вопросов не задавал.
Старик в свое время был машинистом – водил поезда, как он сказал, не воображаемые, а настоящие. Но ему надоело это занятие. Он жил на набережной в полузаброшенном складском сооружении, разделяя его с летучими мышами, совами и воронами. Передние помещения склада были заставлены проржавевшими механизмами, догнивающими останками разобранного луна-парка, принесенными сюда много лет назад и оставленными разрушаться под воздействием океанского воздуха.
Часть крыши провалилась, окна были выбиты или висели на петлях. Плети ежевики и плюща поддерживали наклонившиеся стены, которые представляли собой поеденные термитами оболочки не крепче бумаги, и ветер нередко свистел в термитных ходах, и эти звуки напоминали пустую музыку бамбуковой флейты. Этот человек был алхимиком, и он умирал. Судя по его виду, он, возможно, уже и умер не один раз, но был возвращен к жизни каким-то чудодейственным средством.
Они прошли по разрушенному складу в широкое пустое помещение на сваях с окнами, выходящими на океан. Через пыльное стекло окна можно было разглядеть совсем рядом со складом мостки, по которым проходили железнодорожные пути, холодный
Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 188
