Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 188
были худые, бледные, убогие, в помятой, рваной одежде. Двое сколачивали каркас деревянной арки, напоминавшей ворота посреди пустыни и перекрывавшей грунтовую дорогу, идущую от берега и теряющуюся в сорной траве.
Джек вдруг увидел Макуилта, который разговаривал с неизвестным Джеку человеком. Незнакомец стоял к нему спиной. У него были длинные волосы, ниспадавшие ему на плечи, а кожа его рук имела необыкновенно землистый цвет, белизну рыбы, слишком долго пролежавшей на берегу. На ногах у него были поношенные ботинки с засохшей грязью. Черный плащ вкупе с черными волосами делал его похожим на крупную черную птицу.
Человек повернулся и смерил Джека недовольным взглядом, словно ждал его, но ничуть не порадовался его приходу. Недовольство, однако, сменилось на мгновение выражением, которое отчасти было выражением узнавания, а отчасти – удивления, словно человека-птицу в чем-то уличили. Но прежнее недовольное выражение тут же вернулось на его лицо, к тому же злобно-недовольное. Джек кивнул и прошел мимо, отметив длинный пулевой шрам на щеке незнакомца. Он шел, держа руки в карманах и глядя в землю, словно спешил на Плато Крутобережья, а по луна-парку проходил просто по необходимости, потому что тот лежал на его пути. Но Джек, направляясь к берегу, чувствовал своей спиной взгляд незнакомца. Он откуда-то знал, что этот человек и есть тот самый доктор Браун с листовки. И еще он знал, что этот доктор ему не нравится.
Джек обошел деревянные щиты, на которых были намалеваны улыбающиеся клоуны, и аляповатые крутящиеся акробаты, и невероятные, мрачные фрики. В свое время эти картинки были замечательными. Но их эпоха давно уже прошла, а теперь изображения настолько выцвели от дождевой воды и солнечных лучей, что превратились в усталых призраков прежних картин. Стоял здесь и крытый вагон с брезентовым полотнищем на двери. Над полотнищем было написано: «Ребенок-Аллигатор», но надпись была довольно старая, выцветшая, и это означало, что фрик уже давно перестал быть ребенком. За вагоном грудой на луговой траве лежало с полдюжины скелетов, чьи кости были связаны серебристой нитью; скелеты в этот мрачный день были цвета грязной слоновой кости.
Распорки, шестеренки и поручни, сваленные в кучу рядом со скелетами, были древними и покрытыми ржавчиной. Они тоже были нарисованы в далеком прошлом, но краска отшелушилась, а потому то, что раньше было клоуном в остроугольном колпаке и воротнике-горгере[2] на велосипеде, теперь представлял собой отсеченную голову, висящую над колесом без спиц, при этом и половина головы отслаивалась грязным розово-голубым листом. Между груд всякого металла стояла какая-то незавершенная штуковина, которая могла быть то ли ульевой печью[3], то ли паровым двигателем. В нескольких ярдах на боку лежала каллиопа[4], а между печью и каллиопой стояла поленница высотой до плеча, рядом с ней была свалена груда угля.
Когда он проходил мимо, все разговоры прекращались, словно люди говорили о чем-то не предназначенном для чужих ушей. Потом он спустился по тропинке на песчаный берег. Никаких причин приходить сюда у него не было, но он почувствовал огромное облегчение, оказавшись здесь. Прилив был низкий. Он мог пройти вдоль оснований отвесного берега, обходя приливные заводи, мог без труда пройти по рифам, которые обычно лежали ниже уровня воды. Так он добрался до бухты. Единственная альтернатива была вернуться по тропе и снова пройти по луна-парку, но делать это у него не было ни малейшего желания. Он дождется, когда все успокоится, и вернется не один, а возьмет с собой друзей.
Скизикса на берегу Джек не нашел, зато наткнулся на доктора Дженсена с подзорной трубой и маленьким блокнотом в кожаном переплете, в котором он вел подсчет крабам. Он сказал, что его подсчеты достоверны не настолько, насколько ему хотелось бы; тучи крабов наверняка успели проползти ночью, а рано утром подсчеты вел Скизикс, но он не раз сбивался, начинал сначала, а потом опять сначала, и в конечном счете дал оценку, перемножив свои данные, но доктор Дженсен так еще и не смог их оценить.
А какое это имеет значение, спросил Джек, но доктор Дженсен в ответ только пожал плечами. Может, и никакого. Если подумать, то ничто не имело особого значения – ведь так? – кроме сэндвича и тарелки, с которой ты будешь его есть. Правда, и тарелка особого значения не имела. Клерки целые дни проводили, записывая какие-то цифры в столбики, потом складывали их, нередко находки, которые они делали, приводили их в волнение. Да и доктора Дженсена цифры интересовали, а его цифры были ничуть не хуже цифр клерков, а может быть, и лучше. Миграций крабов-отшельников не наблюдалось уже двенадцать лет. Другая такая возможность не предоставится еще двенадцать лет. А потому доктор Дженсен имел намерение извлечь из этой все, что можно, с прицелом на извлечение из этих сведений прибыли. Часть прошлой миграции он пропустил и с тех самых пор горевал по этому поводу.
Джек некоторое время просидел на высоком берегу, разглядывая небо над океаном. Звезды померкли, но небо по-прежнему оставалось синим, а море, теперь более спокойное, чем прошлой ночью, перекатывалось под напором маслянистого прибоя и отливало зеленым цветом бутылочного стекла. На мгновение могло показаться, что небо стало плоским, как поверхность моря, и приобрело материальность, хотя витало где-то в нескольких милях наверху. Потом, хотя ничего заметно не изменилось, небо стало казаться чудовищно глубоким, он словно смотрел в чистейшую океанскую воду, и только расстояние ухудшало видимость. Его одолевало необъяснимое ощущение, что глубины моря и неба скрывают от него какие-то подробности – что-то неминуемое, что-то выжидающее.
Доктор Дженсен сообщил, что у него такое же ощущение, в особенности в преддверии солнцеворота, приходящегося на каждый двенадцатый год. Почему его так назвали – «солнцеворот», он не мог сказать, поскольку солнце к этому, казалось, не имело никакого отношения. После своего переезда на северное побережье с целью открыть здесь практику он видел уже два таких. Каждый раз прибывал передвижной луна-парк, один и тот же луна-парк, насколько ему было известно. Проводились различные церемонии, празднования, некоторые отправляли в океанское плавание и дальше корзинки с хлебом и осенними фруктами. Рыболовы устраивали себе каникулы то ли потому, что они их заслужили, то ли потому, что во время солнцеворота им в сети попадались такие вещи, что лучше бы их в жизни не видеть.
В тех немногих лодках, что этим утром вышли в море, были новоприбывшие. Вряд ли кто из жителей деревни купил бы у них рыбу, если бы рыболовы поймали что-то такое, что им хватило бы
Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 188
