Книга Остров - Андрей Алексеевич Кокоулин

— Еще пол? — выдохнул из-под кома сын.

— Вылизать! Быстро!

Сын тряхнул ногой и что-то буркнул.

— Я не слышу! — наклонилась Натка.

— Хрош.

— Не поняла. Громче.

— Хорошо, — отчетливей повторил сын.

— Прекрасно. Ведро и швабра сам знаешь, где. И давай, не откладывай.

— Сейчас.

Игорь пошевелился и сел.

— А кроссовки точно будут?

— Будут, — кивнула Натка. — Завтра идем. У отца — холодильник, у нас — кроссовки. Давай-давай, — она глазами показала в сторону двери, — вперед, скоро уже спать ложиться.

— Сейчас.

Натка вышла в прихожую. Пока прибирала ботинки, сын прошел мимо. В ванной зашумела вода. Через несколько секунд Игорь с ведром и шваброй, показывая, как ему это неприятно и тяжело, проковылял к себе.

— Отца-то не видел? — крикнула ему вслед Натка.

— С чего? — спросил сын.

Ведро звякнуло в комнате.

— Вообще-то он тебя искать пошел.

— Ага, отец найдет, жди. Он ни хрена найти не может.

Громко шмякнула швабра.

— Мой давай, — сказала Натка.

— Я мою.

Нет, расстегиваться было рано. Лаголев, конечно, та еще пародия на человека, но все ж не совсем чужой. Чуть ли не двадцать лет совместной жизни. Это какая бы свадьба была? То ли хрустальная, то ли фарфоровая. Не дотянем.

Натка втиснула ноги в сапожки, тоже старые, дешевые, того и гляди развалятся. Лет пять им уже, наверное. Год-то точно.

— Я выскочу минут на десять! — крикнула она сыну.

— За отцом, что ли? — отозвался Игорь.

— Ты комнату мой.

На лестничной площадке было светло, а вот пролет уже терялся во тьме. На всякий случай Натка, спускаясь, то и дело ладонью касалась стены. Во тьме, слава богу, не было видно, грязная ли стена, что на ней написано и чем. И все ради Лаголева, от которого подобного не дождешься. На черта вообще? Подумав это, она чуть не поднялась обратно.

У почтовых ящиков под светом тусклой лампочки, заплывшей больной желтизной, сунув руки в карманы джинсов, мерзла невысокая фигура.

— Лаголев?

Муж мгновенно стал похож на фрица, которого застали врасплох. Вжался в простенок между ящиками, лицо сделалось испуганно-пустым.

— Я это…

Он рванул к подъездной двери.

— Стой!

Лаголев обернулся.

— Я сейчас еще по дорожкам…

— Не надо, — сказала Натка.

— Почему? Игорюшка нашелся? — Лаголев побледнел. — Его нашли? Он где, в мили… в полиции?

Натка вздохнула.

— Ты почему здесь стоишь?

— Грелся, Нат. Холодно. Я до Серого переулка дошел, потом до стройплощадки. Везде темно, Игоря нет.

— Он дома, — сказала Натка, хотя ее так и подмывало послать его по какому-нибудь заковыристому маршруту, чтобы пострадал, померз, потерзался.

— Как? — удивился Лаголев.

— Уже с полчаса.

Натка повернулась и зашаркала наверх. Объяснять ему еще! Раздражение к мужу вернулось. Хорошо, хоть сам не потерялся. А мог. Она тоже — с чего вдруг подпрыгнула и побежала искать? Дура набитая.

— Ты серьезно? — спросил снизу Лаголев.

Натка через перила посмотрела вниз, на его задранное лицо. Из-за расстояния и света оно выглядело пятном с провалом рта.

— Да.

— Как же он мимо меня?

Этот вопрос ответа не требовал. Господи, ну, слепой ты, слепой, чего об этом спрашивать? Зрение лечи.

В коридоре поблескивала свежая лужа, в ванной ведро и швабра были кинуты как попало, полотенце для рук лежало на полу.

— Игорь!

Скинув сапожки, Натка зашла к сыну. Вымыто, конечно, было плохо, но, по крайней мере, она увидела, что пол в центре и под столом протерт, а прежний бардак уменьшился в размерах, переместившись частью, скорее всего, в шкаф и под кровать.

— Все, я вымыл, — сказал сын, отвернув голову от телевизора с присоединенной приставкой.

Он играл. По экрану бегал непонятный человечек.

— Я вижу, — сказала Натка. — Но углы, я смотрю, сухие.

— Там шваброй не дотянешься.

— Что ж, завтра перемоешь.

— Ма-ам, — заныл Игорь, щелкая кнопками, — я же сделал все, что ты сказала!

— Перемоешь.

— Ну, бли-ин!

Сын отбросил джойстик, и тот брякнул об пол.

— Утром перемоешь, я проверю, а потом идем за кроссовками, — сказала Натка.

— Тогда и за мороженым!

— Хорошо. Выключай все.

Натка вышла, закрыла дверь. В прихожей уже возился Лаголев, пристраивая свою куртку на вешалку.

— Я спать, — сказала ему Натка.

— Мне снова на кресло? — спросил Лаголев.

— Разумеется.

— Ну, я так спросил. Думал, вдруг…

Натка сузила глаза. Неуклюжий тупица!

— Неужели героем себя почувствовал? В подъезде постоял, и я тут же должна и место под боком тебе устроить, и сексом одарить?

Лаголев покраснел.

— Я просто…

— Все!

От злости едва не свело челюсти. Натка шагнула в большую комнату, которую вынуждена была делить с Лаголевым. А как? А так! Все-таки муж и жена. Может, к сыну его переселить? Вот будет цирк.

— Не входи пока.

Она притиснула дверь плотнее, подняла сиденье дивана-книжки. Скрежетнул, клацнул механизм. Лаголевские простыню и плед, достав из диванной ниши, она швырнула ему на кресло и, надавив, заставила диван разложиться в кровать. У Лаголева вечно с первого раза не получалось. Ну, на то он и Лаголев.

Свое постельное белье Натка взяла из комода, застелила, кинула подушку и принялась раздеваться сама. Кофта, платье, колготки. В зеркале напротив отразилась женщина в черном лифчике и синих трусиках. Ничего особенного. И грудь, уже, простите, и на бедрах… За это бьется Максим Сергеевич?

Натка погладила себя по животу. Нет, живот еще хорош, с Лаголевым не разжиреешь, держит жену в форме. Да и сама, как лошадь… Приблизившись к зеркалу, она помяла, потискала лицо пальцами.

Круги. И морщины. Все, с этим теперь и жить. До старости. А как жить? Ох, устала, устала, вечно кричи, вечно добивайся, чтоб хоть как-то, хоть с грехом пополам, словно никому ничего не надо. Не разглядеть уже, что в глазах. Но уж не веселье. Одичала. Осатанела. Отпуск в октябре, сейчас никто не даст, скорее, выгонят без выходного пособия. А поваляться бы где-нибудь на пляжу…

— Ната.

Лаголев поскребся в дверь. Руки сами дернулись прикрывать интимные места. Почему? Зачем? Муж же. Ладно, примем это насчет того, чтобы не распалился на ночь глядя. Еще целоваться полезет, жалей его потом.

— Чего? — спросила Натка.

— Уже можно?

— Нет. Еще минуту.

Она быстро набросила на себя ночную рубашку и выключила люстру, оставив гореть слабосильный торшер. Лаголеву хватит. Легла.

— Можно!

Вошел. На цыпочках. Будто боялся разбудить. Ну вот что с человеком? Она что, может заснуть за секунду? Натка раздраженно засопела.

— Лаголев, — приподняла она голову с подушки, — прекращай цирк.

— Какой?

— Ложись нормально.

— Извини.

Натка перевернулась на другой бок. Даже под закрытыми веками Лаголев маячил тенью,