Книга Остров - Андрей Алексеевич Кокоулин

Ничего тяжелее пульта на диване найти не удалось. А бросать в Лаголева пульт было жалко.

— Лаголев! Быстро! Хотя бы по микрорайону пройди.

— А если мне голову проломят?

— С тебя взять нечего.

— Тогда ради удовольствия.

— Лаголев! Какое с тебя удовольствие?

Заворчал. Вроде бы даже сказал: «Обычное», но принялся одеваться. Обулся, набросил курточку свою легкую.

Дверь хлопнула. Натка снова опустилась на диван, правда, прекрасные господа-французы уже не вызывали никакого желания их досмотривать. Маркиз не сидел на месте, все куда-то рвался, махал шпагой, стрелял из пушек, бежал из плена и брал в плен, в общем, вел себя как человек, у которого не было других забот.

Серия кончилась. Натка выключила телевизор. Господи, какой бред! Она полежала, будто в каком-то забытьи, безвременье. Ни мыслей не было, ни желания спать. Стены квартиры покачивались вверх и вниз, словно собирались сделать кувырок. Натка наблюдала отстраненно. Хотят, пусть кувыркаются.

Из пустоты ее выдернули часы. Десять десять. То есть, получается, Лаголева уже полчаса нет. Может, действительно кто по голове треснул? Навозишься теперь с ним. Он будет агукать, а ты его корми. Еще спать с собой клади.

— Лаголев? — бросила она в тишину коридора.

Слово булькнуло, как камень в воду. Без плеска, без волн.

Натка встала и пошла по квартире, механически наводя порядок, поправляя покрывала, подушки, скатерти, салфетки, возвращая вещи на их места, книги — в шкаф, газеты — в нишу под книгами, подвернула чашки сервиза в серванте за стеклом, чтобы стояли красиво, единообразно, подобрала, наматывая на палец, несколько ниток с ковра. В комнате сына постояла, глядя на постельный ком, разбросанную одежду, диски и журналы на полу. Сердце наполнилось глухим раздражением. Помнится, кто-то обещал убирать в своей комнате, лишь бы мать не лезла, куда ее не просят. Ну-ну. Никаких кроссовок, пока пол не вымоет. Никаких!

На кухне Натка долго пыталась разглядеть в окно подъездный козырек и дорожку, забирающую к торцу дома. Есть там кто, нет?

Было темно. В темноте колыхались ветви рябины. Тоже ведь разрослась, зараза. Дальше, на детской площадке, кажется, помигивали огоньки сигарет, но Натка была уверена, что ни сына, ни Лаголева там нет. Лаголев к таким компаниям интереса не испытывает. Или, пожалуй, даже побаивается. А Игорь — мальчик не компанейский, нервный, его, скорее, отгонят толпой подальше, чем примут в свои ряды. Он и из одноклассников как-то сразу выбивается, тощим чучелом, видимо, папочкина заслуга. Вроде и не трудный ребенок, а в последнее время не тронь его, не скажи ему, не командуй, пропади с глаз долой, чуть что — сразу в крик, недалеко — и руку поднимет. Лаголев с ним сю-сю да сю-сю, как слепой, не видит, что у мальчишки уже гормоны вовсю колобродят.

Такие вот спиваются или какую-нибудь глупость устраивают, от которой потом родителям — хоть вешайся. Впрочем, Лаголеву-то все равно. Это все на ней, на Натке. Взвыть бы, да смысла нет. А впустую — зачем? Легче не будет.

Беспокойство, зародившись ломотой в боку, мурашками переползло к сердцу.

Что-то долго. Что тот, что другой. Как за смертью посылать. Ну, ладно, один распсиховался, дверью хлопнул, другой-то, постарше, понимать должен, что она тут места себе не находит. Хоть бы позвонил с таксофона! Номер уж, наверное, не забыл. Натка замерла в коридоре, гипнотизируя телефонный аппарат.

Где звонок? Давай, звони. Придурок!

Она сняла трубку с рычажков, проверяя, есть ли соединение. Телефон разразился длинными гудками. Натка бросила трубку. А лучше бы Лаголеву в его звонкую, пустую голову! Ладно, что теперь? Она постояла, раздумывая. А пусть дохнут! Пусть не возвращаются! От горечи повело, искривило рот. Нет, какие сволочи! Кроссовки дай, ужин дай, не ругай, денег не требуй, а сами? Злые слезы закололи глаза. Дождутся, она тоже уйдет куда-нибудь. Есть варианты.

Натка одела кофту.

И снова к окну. Фонарь у автостоянки логично освещал автостоянку. Еще один фонарь освещал проезд между домами. Что же за тварь методично уничтожает лампочки у подъездного козырька? Натка щурилась: не Лаголев ли сидит на скамейке, закрываясь чертовой рябиной? На детской площадке — ни огонька сигаретного, разбежались.

Зашумело в ушах. Пальцы застегнули пуговицы. Несколько секунд во времени вдруг выпали, и Натка обнаружила себя в легком пальто уже на пороге квартиры — вот-вот отщелкнутся крупные зубы дверного замка. Ах, да! Не хватало еще за Лаголевым его глупости повторять и оставить семью в неведении. Натка прошла в комнату, выдернула лист из тетрадки и написала: «Буду через полчаса». Ну, вот, поспокойнее.

Бумм!

Входная дверь распахнулась, и кривящий губы, мрачный сын влетел в квартиру. Он содрал куртку и скинул ботинки.

— Игорь! — крикнула Натка, когда сын направился в свою комнату.

— Что? — обернулся тот.

По беглому осмотру — вроде бы не дрался, синяков нет, царапин тоже, а угревая сыпь — так без нее никуда, возраст. Губы только коричневые. Шоколад что ли ел?

— Ты где был? — спросила Натка.

— Где надо, — буркнул Игорь.

Интонации один в один Лаголевские.

— Тебе поздно никто не разрешал черт-те где шляться.

— Это мое дело.

— Стой! — окриком остановила сына Натка. — Как ты со мной разговариваешь?

— Нормально я… — сразу понизил тон Игорь.

Глаза — в пол. Челка — защитным частоколом. Руки живут своей жизнью — трут джинсы, цепляют швы, крючат пальцы.

— Что?

— Ботинки протекают! — выпалил сын. — А вы не можете мне вшивых кроссовок!.. — Он посмотрел с вызовом. На шее проступили жилы. — Меня в классе вообще уже бомжом называют! Понятно?

— Завтра купим, — сказала Натка.

— Ага!

Вселенское неверие прыгнуло в голосе, обозначилось междометием. Сын резко двинул плечами, продавил грудью дверь своей комнаты.

— Игорь! — Натка вошла следом. — Посмотри, какой у тебя бардак!

— Это моя комната! — проорал в лицо ей сын.

Кровь бросилась Натке в голову.

— Нет! Это моя комната! Моя! — заорала она в ответ, щепотью из трех пальцев клюнув себя в грудь. — И если ты слишком взрослый и самостоятельный, изволь оплачивать ее сам. Сорок процентов квитанции! Давай, я жду! А если ты все еще хочешь считаться моим сыном, то прибери свой свинарник! Я за тебя это делать больше не буду! Иначе ни кроссовок, ни карманных денег ты больше не получишь!

— Ну и пусть!

Игорь рухнул на раскладной диван, зарылся головой в постельный ком из простыни, подушки и одеяла. Весь разобиженный!

— Что? — Натка встала над ним. Напряжения, скопившегося в руках, опушенных в карманы, не выдержала нижняя пуговица на пальто,