жалела жителей материков, которые думали, что омары живут в органическом стекле. Людей, которые считали, что морская соль — изысканное название вещества, которое они высыпают из синих коробок.
Такие люди и понятия не имеют, что значит стоять на палубе, окруженной только стихией. Я чувствовала себя снова целой, святой — только я и океан, который простирался почти на весь мир. Перед заходом солнца небо потемнело. Более глубокий оттенок синего сказал мне повернуть назад. Небо ясное, и мне захотелось дойти еще до одной приманки. А может быть, двух. Или пора заканчивать?
Сейчас часы рыбалки, а у меня и так достаточно неприятностей. Еще нужно заправить лодку и продать омаров кооперативу до того, как они умрут.
Рыбачить, когда тебе запрещено, достаточно сложно. Поэтому пришлось удовлетвориться десятью приманками и обещанием, что вернусь в ближайшее время. Так я лгала себе, когда шла домой. С отливом задняя сторона Джексон-рок станет опасной. Мне нужно обойти с восточной стороны. Не моя вина, что именно там утесы переходили в отмель. А то, что мистер Грей жил именно там, не имело никакого значения.
Головная боль вернулась, острая, но необычайно приятная. Головокружительная. Заманчиво, наверное. Поэтому, когда я проходила мимо Джексон-рок, замедлила ход. Этого достаточно, чтобы разглядеть берег и нормально осмотреть его. Забавно, что я была здесь много раз, но не могу вспомнить чтобы видела берег. Другая сторона острова — загадка. И кажется, я единственная, кто приметила его.
Сидя в кресле, отец притворялся спящим. Рана на его лбу достаточно заметная. И руку он держал так, словно ее нужно перевязать. Я почувствовала жалость, смешанную с раздражением. Он должен был понимать, что нельзя хвататься за крюк. Но все же он мой отец и ранен.
И из-за его травмы я решила выйти в море одна. Придерживая дверь пальцами, чтобы заглушить звук, я осторожно прикрыла ее. Шагнув на коврик перед дверью, затаила дыхание.
— Хм? — пробормотал он, поворачивая голову в мою сторону. Все еще притворяется.
Вытащив пачку купюр из кармана джинсов, я отсчитала их и положила часть в пепельницу, которую отец использовал для монет. Остальное оставила на потом. После, направляясь к лестнице, я пробормотала:
— Угу, это я.
Он снова отвернулся к окну. Похоже, в больнице ему разрешили забрать розовые пушистые тапочки, — это объясняло, почему они красовались на его ногах.
— Мне нужно заняться домашним заданием, — сказала я.
— Звонили из школы.
Внутри все сжалось. Ухватившись за перила, я обернулась.
— Да?
— Они сообщили, что ты пропустила двенадцать дней, — ответил он. Странная нотка прозвучала в его голосе и, наконец, он посмотрел на меня. — Где ты была?
— В основном копала пиявок.
Мы с отцом не разговаривали нормально. Могли вместе работать весь сезон и перекинуться всего парой фраз. Но между тишиной и покоем есть разница и с тех пор, как умер Леви, для нас наступило молчание — гнетуще ощутимое и заставляющие чувствовать стыд.
Переминаясь с ноги на ногу, я выждала еще минуту, и решив, что он закончил говорить, почти добралась до лестничной площадки, перепрыгивая через две ступеньки, когда он окликнул меня:
— Забери деньги.
— Это то, что я могу дать, — ответила я.
— Мне плевать с высокой колокольни. Деньги твои, так что оставь себе.
Папа закрыл глаза и снова сделал вид, что спит.
Тошнота подкатила к горлу, лениво подступая все ближе. Долги почти выплачены, да и коммунальные услуги тоже. Мы никогда не обсуждали счета, и я их не оплачивала. Но нам было тяжело, и я помогала.
В семье все делали так, к тому же это и мой дом.
До сих пор никто не интересовался деньгами, которые я оставляла в пепельнице, (хотя все прекрасно знали, что они не от Санты).
Я потерла руки.
— Я просто делаю все, что в моих силах.
Он сжал зубы. Рана на его лбу сморщилась, проявляя порез еще четче.
— Ты уже достаточно сделала.
Фраза имела много намеков. Что именно он имел ввиду? Точно сказать не могу, но она ранила меня еще сильнее. Я спустилась ниже, но не отпустила перила. Вместо этого произнесла несколько слов, осмелившись оспорить его решение и задеть гордость.
— Нам нужен будет мазут в этом месяце. Мама сказала, что это пятьсот долларов.
— Уилла, — предупредил он.
— Отец, — ответила я.
— Не заставляй меня повышать голос.
В глазах все плыло. Я пересекла комнату и быстро вернулась на лестницу, пихая купюры в карман. Между нами образовалась огромная пустота. А в голове эхом проносились фразы, которые я не произнесла.
Например, «Ты не обязан все делать сам, папочка» или «Что с тобой не так?» Я не хотела зарабатывать продажей пиявок. Или быть тем человеком, который платит по счетам.
Ворвавшись наверх, я желала совершить много необдуманных и ненужных покупок. То, что я могла купить на эти деньги. Новый телефон, пирожные Passion Flakies, печенье Oreo, мороженное или болванчика для пикапа Бейли. Бесполезную мелочь. Ноутбук или подержанную лодку и инструменты для нее. Последнее выглядит как предательство, поэтому стыд заполнил меня. Но тут снизу раздался громкий голос отца. Не думаю, что он орал на меня. Просто кричал, но я все равно его слышала. Внизу шуршала газета, а отец гремел:
— Я сам могу содержать собственный дом.
— А кто говорил, что это не так? — громко заявила я в ответ.
— Заткнись!
Оцепенение слетело с меня. Раздражение и эмоции слились воедино, и я ухватилась за косяк двери, чтобы не упасть.
Мужчина внизу не мой отец. Это Билл Диксон, который дрался голыми руками и не соглашался на пиво, потому что хотел виски. Билл Диксон, избивший лучшего друга, чтобы тот не прыгнул в зимнее море; который спокойно принял удар от Мэла Элдрича словно это поцелуй.
Я никогда не видела этого человека. Он был легендой, мифом. До сих пор.
Я закрыла дверь спальни и прислонилась к ней. Не для того, чтобы плакать, а чтобы успокоить свое сердце. Запрятав свои чувства подальше, позволила им уйти с глаз долой. Пусть остаются в темноте, почти неосязаемыми, так будет легче их игнорировать. Поэтому, будто все в порядке, я сняла свою засаленную одежду и проверила телефон. В полдень Бейли прислала смс:
«Будет вечеринка на Гарленд-Бич, придешь?»
Ага. Да, я приду.
Грей
То, что я вижу из своей изящной тюрьмы.
Проклятие и есть проклятие — атрибуты прекрасны. Они должны быть, чтобы искушать взор и покорять сердце. Позолоченные пакеты, тарелки, наполненные любым деликатесом, который мне нравится, — сахар в яде. Мой облик или Сюзанны
