Абигаэл замолчала, растерянная, но в ее взгляде отражалось все, что творилось в душе. Смятение, страх, нежелание расставаться с милыми сердцу заблуждениями, сомнения… Ее глаза умоляли не разрушать тщательно оберегаемый мир, пусть иллюзорный, но счастливый. Но монах был строг и непреклонен, когда дело касалось наставления заблудших душ на путь истинный.
– Вы не были там, – собрав всю свою уверенность, сказала Абигаэл. – Если бы вы увидели Наго своими глазами, если бы говорили с ним, то поверили бы мне. И он не стал бы меня обманывать. Он никогда не причинял мне зла.
– Для тех, кто не познал истину, добро и зло часто неразличимы. Порою враг рода человеческого глумится, меняя их местами, заманивает ложным благом. Твой друг мог вершить зло, искренне принимая его за благо.
– Аби, сходи проверь Гембала, он, кажется, плакал.
Монах обернулся и увидел Хиджу, смотревшего на него со злостью. Абигаэл послушно поднялась с места, замешкалась было, переводя взгляд с мужа на гостя. Обладая чувствительным сердцем, она всеми силами старалась избегать ссор и защищала слабых. Несмотря на внушенное с малолетства почтение к служителям церкви, сейчас слабым ей виделся монах, пришелец, чужак, встреченный недружелюбно и с недоверием. Она жалела его и боялась, как бы Хиджу не обидел гостя сгоряча.
– Ступай, – велел Хиджу строго, и Абигаэл подчинилась. – Можешь морочить голову кому угодно, но мою жену оставь! – сказал он уже брату Рикарду, едва женщина скрылась в лачуге.
– Поддерживая в заблуждениях, ты причиняешь ей лишь вред, – возразил было тот, но дикарь и слушать не желал.
– У нас был уговор. Я исполнил твою просьбу, помог, привел гостем в свой дом. Так вы, люди с Запада, платите за добро? Я муж этой женщины, и я запрещаю тебе говорить с ней наедине. Если вновь увижу тебя с ней рядом – отвезу на пустынный остров и брошу там.
Сказав это, он ушел в дом следом за Абигаэл, не позволив монаху ни слова произнести в ответ. Брат Рикарду с трудом усмирил неподобающую слуге Господа злость. Он понимал, что дикарь не шутит и запросто способен расправиться с ним, но это лишь сильнее укрепило его в намерении спасти несчастную женщину.
«На родине она была бы одной из известных красавиц, окруженной влиятельными поклонниками, – с грустью думал он. – Ведь ее отец наверняка был не из бедняков. Носила бы красивые платья и драгоценности. Вышла за достойного мужа, знатного и богатого. А она даже не понимает, сколь убого ее существование здесь, в жалкой хижине, с невежественным дикарем…»
Но сомнения, что прочел монах в глазах Абигаэл, вселяли надежду, что она прозреет. Наверняка их сегодняшний разговор заставит задуматься, вспомнить, кто она есть на самом деле. И когда брат Рикарду или другие встретятся с ней снова, захочет вернуться к той жизни. Главное, чтобы слышала она Слово Божие, и для этого не нужно оставаться наедине. Брат Рикарду был уверен: когда соберет он туземцев и станет говорить им о Боге, Абигаэл придет.
Дикие охотники горного племени Назойливый жрец и его помощница покинули наконец дом Хиджу, отчего с его сердца будто сняли тяжелый камень. Теперь можно спокойно заниматься своей работой, не наблюдая краем глаза за Аби. Сама она вовсе не стремилась нарушать запреты мужа, но возможно ли избежать разговоров с человеком, живущим с тобой под одной крышей? Как хозяйке, привечающей гостя, то и дело случалось ей перемолвиться с ним парой слов, и Хиджу приходилось все время быть неподалеку, присматривать, чтобы чужак не начал вновь морочить ей голову.
К огорчению Хиджу, Абигаэл и теперь, когда жреца больше не было рядом, не находила себе места. Лица ее не покидало выражение глубокой задумчивости, и все в это утро валилось у нее из рук. Человек с Запада ушел, а зародившееся в ее душе беспокойство осталось и мучило так, что невозможно было не заметить. Беспокойство это передалось Гембалу, который капризничал и хныкал почти без остановки. Петан же улизнул из дома еще до завтрака, благоразумно опасаясь попасть под горячую руку одного из раздраженных родителей.
Хиджу собирался до самого заката быть в море, разлука с которым терзала в эти дни не меньше, чем мысли о жене, но, понаблюдав, как отрешенная Абигаэл безуспешно пытается унять вопящего сына, роняя при этом все на своем пути, передумал. Сомнения в ее сердце возникли по вине служителя западного бога, потому Хиджу решил, что вернуть Абигаэл покой сможет лишь тот, кто способен договариваться с богами. Тот, кто может исцелять болезни тела и духа.
Дукун словно поджидал его: сидел на циновке возле своего порога, перебирал округлые разноцветные камушки, выкладывая причудливый узор и тут же меняя его. Хиджу невольно засмотрелся, на несколько мгновений застыв в шаге от колдуна.
– Доброго дня тебе, ныряльщик, – сказал тот, глядя на гостя с чуть насмешливым прищуром.
У дукуна их деревни глаза почти всегда улыбались, редко кому удавалось застать его хмурым или хотя бы серьезным. С виду он походил на легкомысленного юнца-непоседу – казалось, только и замышляет, как бы устроить какую-нибудь забавную выходку. Но первое впечатление было обманчивым. Дукун свое дело знал хорошо, и его молодость говорила лишь о великой силе, что может обрести он в будущем. Инициацию он прошел совсем мальчишкой, а ее мог пережить не всякий крепкий мужчина.
– И тебе доброго дня, Пурнама, – ответил Хиджу и присел на циновку, повинуясь приглашающему жесту хозяина.– Найдется ли у тебя время, чтобы поговорить со мной? Мне нужна помощь и мудрый совет.
– Должно быть, солнце сегодня зайдет на востоке, коли гордец из оранг-лаутов снизошел до чьих-то советов! – дукун усмехнулся, обнажая ровные мелкие зубы, почему-то показавшиеся Хиджу по-звериному острыми. – О чем же ты хочешь говорить?
Впервые Хиджу подумал, что за все прожитые здесь годы он и в самом деле ни у кого не просил помощи, даже к дукуну не обращался, чтобы заручиться благоволеним духов или узнать волю богов. Море научило его полагаться лишь на себя и на удачу, самому видеть тайные знаки и следовать им. Дукун по имени Пурнама моря не понимал, и, сам того не замечая, Хиджу не придавал большого значения его наставлениям. К чему слушать человека, который не разбирается в самом главном?
Но теперь Хиджу столкнулся с напастью, к которой не знал, с какой стороны подступиться. Движения человеческой души оставались для него загадкой, а отношения с богами, да еще чужими, тем более.
– Прости, если я вел себя с тобой непочтительно, – сказал он, стараясь всем видом выразить уважение и смирение. – Я ведь почти все дни провожу в море, да и не хотел отнимать твое время без особой нужды. Но сегодня лишь ты можешь нам помочь.
И он рассказал о терзаниях Абигаэл после того, как пришлый жрец заморочил ее своими проповедями. О том, как несколько раз на дню уединяется она для молитвы западному богу, считая себя недостойной и виноватой перед ним. О навязчивой странной идее, будто вся прошлая жизнь лишь почудилась ей – сперва Хиджу посмеялся над этой блажью, но видя, что Абигаэл не шутит, испугался за ее рассудок.
