Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
«Павел Серафимович, а мы к вам», – церемонно поклонился Рыбаков. «Разреши представить моего нового друга Рафаила, а также уточнить, никого ли он тебе не напоминает?» Павел Серафимович нехотя слез с дивана, не сразу попав пальцами ног в пластиковые шлепанцы, и сунул мне черную толстую ладонь. Только тут я понял, что он смотрит без звука плазму, где показывают женский волейбол.
«Это сын небезызвестного тебе нашего великого Тихона Петровича Гаркунова», – продолжал в своей манере Рыбаков, не обращая внимания на то, что Павел Серафимович по всем признакам не хотел отвлекаться.
Я втиснулся на кожаный диванчик, затем туда же присел Рыбаков. Одним глазом глядя в экран, Павел Серафимович достал вилки с тарелками, три стакана и наклонил бутыль, наливая алкоголь.
«Дорогой Рафаил, перед вами знаменитый Павел Серафимович Ляжкин, нынешний стармех уже на «Фантоме-5», а в прошлом король воды, говна и пара у вашего батюшки. Прошу любить и жаловать».
Налив виски и наколов каждому по огурцу, Ляжкин коротко произнес: «За Тихона». Затем облокотился на стол и, тщательно перемалывая хрустящий овощ рельефными мышцами головы, посмотрел снизу вверх глазами, которые я бы охарактеризовал, как внимательно-водянистые. «Чем могу служить?»
«А можешь ты служить следующим, – подхватил мой провожатый. – Сей птенец интересуется не только, так сказать, рабочими подвигами своего батюшки, но и таким мистическим аспектом мужской жизни, как личное, интимное существование. То есть необходимо вспомнить, что говорил его отец о своей семье, а также какого мнения был о женщинах в целом».
Павел Серафимович дожевал огурец, облизал пальцы и усталым жестом сгреб стаканы. «Здесь рассказывать особо нечего, – мотнул он головой, наклоняя бутылку. – Ты сам все знаешь… у тебя и язык поподвешанней…» – «Да, но одно дело рассуждать о таких эмпиреях на земле, в присутствии представительниц прекрасного пола, – продолжал друг отца, принимая щедро наполненный стакан. – А другое – в тесной мужской компании в море, куда им не дотянуться». – «Захотят, дотянутся», – мрачно парировал Павел Серафимович, и я с жадностью исследователя почувствовал, что этот мужественный человек пережил интересную психологическую травму. Вообще все вместе напоминало тайный ритуал, и мое сердце замирало от предвкушения того, что будет дальше.
Когда стаканы опустели, Ляжкин заявил, что отец был мудрым человеком, потому что «сторонился баб». «Не скажи, – вступил с ним в спор Рыбаков, – помнишь, как мы его в Архангельске засекли – с милой дамой, мальчиком лет шести и букетом орхидей – причем не в ее, а в его руках!» – «Так он тогда сказал, что провожал мамашу с ребетенком на кладбище, потому что им одним было страшно». – «Но вот перед нами сидит вещественное доказательство того, что он солгал».
Все значительно замолчали. В тишине Павел Серафимович снова наклонил бутылку. Только сейчас я понял, почему меня так взволновал приезд Марии. Ее молчаливые упреки были справедливы. Как можно выстраивать отношения с супругой, не зная собственной семейной истории! Но самое удивительное, что Ирина никогда не поощряла во мне интереса к обстоятельствам жизни родителей. Мы слишком быстро удовлетворились результатами поиска в интернете и больше тему не затрагивали. А ведь могли еще найтись родственники. Возможно, супруга не хотела травмировать меня, боясь, что я, образно говоря, не переварю яблоко познания. И все-таки, будучи психологом, она должна была знать, что без болезненного опыта невозможно обрести ту самую осознанность. И тут даже не столько важны практики медитации, сколько проработка детских незавершенных гештальтов…
«Правильно ли я понимаю, что, находясь на судне, отец жил именно в этой каюте?» – спросил я. «Именно в этой», – кивнул Рыбков. «Могу ли я ее осмотреть?» – «Валяй».
За дверью оказалась небольшая спальня с плохо застеленной несвежей кроватью и прикроватным столиком, на котором мерцала серебристой обложкой книга «Пикап, или Искусство соблазнения», принадлежавшая Павлу Серафимовичу и дополнявшая не столько интерьер, сколько образ старшего механика. Далее находилась дверь в душевую, куда я тоже зашел по приглашению Ляжкина.
«Вот, кстати, от твоего отца осталось», – ткнул он в стену, словно не придавая никакого значения важнейшему для меня свидетельству. Присмотревшись, я разглядел бороздки под свежей нежно-розовой краской. Они складывались в знакомые и в то же время неузнаваемые очертания букв, над которыми была нацарапана условная корона.
«По-древнегречески архэ», – прочитал за меня Ляжкин. «Среди некоторых профессионалов морского дела, – поспешил объяснить Рыбаков, который задержался в спальне, листая «Искусство соблазнения», – до сих пор бытует поверие, что где-то в Мировом океане можно найти водяную корону, от которой волнами расходится материя, составляющая, так сказать, весь предметный мир. Кто найдет первооснову, или архэ, тот обнаружит источник света вовне и внутри себя, а значит, познает смысл всего сущего. Ваш отец в это верил и, возможно, даже нашел, что искал». «Слишком много думать опасно для жизни, смыло его», – произнес и пошаркал в гостиную Павел Серафимович. «В каком смысле?» Рыбаков закрыл книгу и с удивлением посмотрел на меня. «А вы и этого не знаете? Тихон Петрович бесследно исчез у Гавайских островов, когда «Фантом» попал в глаз знаменитого урагана «Джон».
Я испытывал сложный коктейль чувств: радость от прикосновения к отцу и горечь, вызванную тем, что он ушел непонятым. Этот человек был совсем не похож на мои представления о нем. Он был мыслителем, а не жестоким прелюбодеем. Именно по этом причине Тихон Гаркунов бросил мать, которая закончила свои дни в психиатрической больнице. Он хотел найти архэ, водяную корону, первоисточник всего сущего. Таков был мой отец.
Попытки выведать что-то еще ни к чему не привели. Ляжкин и Рыбаков отвечали на мои вопросы без особого энтузиазма. Судя по всему, им нечего было больше рассказать. Эти двое отзывались об отце с холодным уважением. Возникало ощущение, что они даже побаивались его.
Все изменилось, когда разговор перекинулся на женщин. «Помнишь, мы в Кейптауне сняли какую гориллу? – спросил оживившийся Павел Серафимович, жестикулируя аффективно-иллюстративно. – Ты ж с нами был тогда?» «Вряд ли», – с печальным вздохом покачал головой Рыбаков. «Да был, был…» – засмеялся Павел Серафимович высоким заразительным фальцетом. «Если ты, дорогой Павел, называешь этим словом крупную афроамериканскую проститутку, – нехотя признал Рыбаков, – то, возможно, и был».
Потом они рассказали про встречу «Бурого» с яхтой, где команда состояла из женщин, про один на всех эротический журнал и про то, как матрос потратил все деньги на секс по телефону.
На следующий день я не мог вспомнить, что конкретно вызывало во мне в тот день такое наслаждение. Каждая история при трезвом рассмотрении не вызывала доверия. Но когда Павел Серафимович щекотал своими глазами-щупальцами, я не мог удержаться от сокращения диафрагмы и блокировки левого полушария. Возможно, узнав об отце, я обрел основу и многое в собственном бытии стало казаться оправданным. Я словно унаследовал от отца эту веселую мужскую компанию, где был признан за своего и окружен заботой. Всегда серьезный Рыбаков смешил необычной манерой выражаться. Я пришел к выводу, что он был не строгим консерватором с твердыми моральными устоями, не лицемерным пьяницей с профессиональной деформацией, а скрытым экзальтированным типом, отличающимся словоохотливостью и влюбчивостью.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
