Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
* * *
И назвал он храм свой замком.
И выбрал для него самый темный, самый непроходимый лес.
И огородил часть его высокой стеной, дабы не могли приблизиться к замку лишние, не могли отвлечь своими разговорами, сковать своими объятиями.
И построил высокую башню, ибо не хотел, чтобы звуки земные, запахи кухонные мешали его труду, посвященному небу.
И назвал он замок свой башней.
И была подобна та башня… и была подобна та башня всплеску, или водяной короне, или греческой колонне, но запутался он, какую выбрать, какая более всего отражает его индивидуальность – дорическая, коринфская или ионическая?
И пока думал, понял он, что форма башни была чужой, не его личной формой.
А стены у той башни были из прекрасного голубого стекла, наиболее отражающего его холодную решимость посвятить себя небесному. Но ненадежно стекло.
И закрыл он стеклянную башню бетоном. И придал ему форму неопределимую. Ибо всякая форма определимая казалась ему недостаточной.
И была у него в башне Центральная комната – Рабочий кабинет. И был тот кабинет просторным, с высокими потолками и Столом, на который падал свет солнца, а точнее, луны – из круглого жерла башни. Ибо работать приходил он по ночам, либо в особых потаенных состояниях, которые называл вдохновенными, дабы работа его была посвящена не земле, но небу и являлась познанием собственных его переживаний относительно внешних раздражителей, коими часто являлись женщины, ну, и не только женщины, конечно.
Ибо при глубоком познании собственных переживаний мог он познать и задумку неба в отношении всего рода людского.
И чтобы сконцентрироваться на собственных внутренних переживаниях, переместил он в башню все, что вызывало в нем воспоминания о внешних раздражителях, создав особые комнаты – пещеры.
И поскольку приходилось ему работать по ночам, дабы не мешали ему лишние, то и вспомнить расположение комнат наутро мог он не всегда.
И чем дальше, тем сложнее было ему пройти к Центральной комнате, к своему Рабочему кабинету, к своему Столу. И только в особых потаенных состояниях, которые называл он вдохновенными, получалось у него охватить взглядом строение целиком с башней голубого стекла, с комнатами и предметами, которые считал он связанными с внешними раздражителями.
И назвал он башню свою дворцом.
1. Михаил
Зовут меня Гаркунов Михаил. Работаю я рамщиком на втором Лесозаводе по Ленинградскому проспекту в Архангельске. Сейчас на рамщика берут даже без опыта по окончании девяти классов. Рамщик должен помогать перемещать бревна и брусья, удалять пилпродукцию с рабочего места, следить за рамой, точить и смазывать ножи, вот и все. В профессии ценятся внимательность, аккуратность, скромность и расторопность. В то же время в должностных инструкциях сказано, что специалисту необходимо знать устройство лесопильной рамы, кинематические схемы устройства для движения пил, правила эксплуатации рам, технологические свойства древесины различных пород и так далее, и так далее. Не все понимают, что нужны хорошему рамщику и любознательность, и смекалка, и знание механики.
На втором Лесозаводе тружусь пятнадцать лет. Мастеров и начальников цеха при мне человек по пять сменилась. Одно время предлагали стать оператором нового бревнопильного станка с увеличением зарплаты, но я отказался – мне и при своей раме нескучно.
В коллективе, кто из новичков, называют меня по имени-отчеству – Михаил Тихонович. Те же, кто работает давно, используют прозвище. Закрепилось оно из-за моего внимания к соблюдению нормативов. Могу отличить небольшие отклонения в обработке бруса на глаз – тогда обязательно подойду и поправлю: «У тебя угол не прямой». Так и прозвали – Прямой угол. Действительно, брусок мой всегда выходит девяностоградусным, размеры не гуляют. В день получается не менее десяти кубов: учитывая отсутствие брака, это лучший показатель.
Росту я невысокого, но и не низкого – метр семьдесят четыре. Худой, но довольно выносливый. Кожа на щеках неровная, с рубцами, как после оспы. Ношу усы. Бреюсь раз в неделю. Нос больше среднего. Глаза скорее серые, но могут быть и в зеленцу. Взгляд с прищуром. В целом внешность приятная. Курю «Приму».
Наш завод располагается в красивом месте, прямо на Двине. Раньше это было крупное предприятие, но в девяностые его разворовали, старые станки сдали на лом. Сейчас, после прихода нового начальства, закупили несколько немецких машин. Все это происходило на моих глазах.
Из продукции выпускаем блок-хаусы, топливные брикеты, бруски, доски и вагонки. Ничего резного у нас нет, кроме плинтусов и простых наличников. Насколько понимаю, в планах начать выпуск лестниц, консолей и балясин.
Не представляю, что был бы сварщиком или, допустим, электриком. Еще хуже работать на химпроизводстве. Мне по вкусу древесина: нравится своей естественностью. На мой личный взгляд, лучший материал. Даже звук фрезы не смущает.
Пилим мы в основном сосны и ели. Северное дерево растет дольше южного. Из-за холодного лета и долгой зимы годовые кольца не разрастаются, тонкие волокна плотно прилегают друг к другу, делая материал твердым и прочным. Когда перекладываешь доски, внутренняя жизнь ствола видна по слоям. Листаешь, как книгу, постепенно доходя до сути. Коли дерево белое, без следов гнили, душа радуется. Расположение ветвей на стволе всегда особое. Чем дерево думает, куда и когда пускать отросток, – великая тайна. Но для нас, рамщиков, ветви большого интереса не представляют, следы сучков служат украшением в соответствии с нормами распиловки.
Наиболее счастлив я в утренние мгновения. Предпочитаю приходить на работу заранее, за пятнадцать минут до начала смены. Без пятнадцати восемь на заводе еще тихо, только вода плещется. В летний погожий день, хорошо прогуляться между сложенных штабелями досок и только что спиленных стволов, подышать запахом свежей стружки, постоять и покурить, глядя на Двину. Реку у нас на предприятии видно отовсюду. Мне нравится вода.
Шестнадцать лет назад в районе Талажского шоссе, недалеко от аэропорта, была обнаружена моя машина «Волга» ГАЗ-31029. От сильного столкновения передняя часть кузова полностью деформировалась. Авария произошла в отдалении от трассы. Зачем-то я углубился в лес метров на пятьдесят. Причины такого поведения не выявлены: в крови алкоголя не зафиксировано. Вероятно, заснул. Автомобиль нашел человек, имени которого не знаю. Звонок был анонимный. Отблагодарить спасителя так и не удалось.
Семь дней я провалялся в коме. Когда открыл глаза, пришлось учиться всему заново. Ни ходить, ни говорить, ни писать, ни читать не мог. Мне было тогда тридцать один год. Врачи диагностировали редкую формую амнезии – томография не выявила повреждений мозга, при этом память оказалось стерта. Приезжал даже профессор из Ленинграда, откуда ж еще. Разговаривал как с недоразвитым, по руке гладил, вопросы задавал, в блокнотик записывал. «Уникальный случай, – говорит, – я про вас в научном журнале напишу». Целый день на кухне просидел, чаи гонял. Жена потом долго проветривала, все запах его одеколона чудился.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
