вокруг кулака и ударил Яра под рёбра. В ответ Яр ударил его своим кулаком, но, наполовину окованный, не мог хорошо отбиваться. Меткий удар Настоятеля угодил ему в голову, так что в глазах потемнело.
– Слаб ты стоять против меня, – защёлкнул израдец на горле ошейник. Другой конец цепи он перебросил через потолочную балку. Стоило Яру взбрыкнуть, как Настоятель тут же тянул его вверх и душил. В ошейнике Зимний Волк рассвирепел ещё больше, боролся, кричал, но освободиться не мог.
Придерживая ошейник за цепь, крестианец дотянулся щипцам до топки и подцепил с углей раскалённое солнце.
– Прочь! – лязгнул зубами Яр, похолодев изнутри. Даже будучи скованным он сильно дёргался.
– Знаешь, кто подарил мне оберег на вечную память? – неожиданно спросил Настоятель.
Яр замер. Больше всего на свете он боялся услышать ответ.
– Твоя мать подарила, после ночи с ней в логове.
– Нет! – выкрикнул Яр. По лицу его сами собой хлынули слезы. – Соврал ты! Соврал, крещёный кобель!
Он ослаб, и Настоятель смог перехватить его руку и прижать раскалённое солнце к кисти. Завоняло палёным мясом, и Яр завопил, как никогда ещё не кричал.
*************
– Почему ты не видишь во тьме, ты же одна из них?
– …
– Что значит: «От рождения такая»? Но я же ведь вижу. Почему ты не видишь? Чем ты отличаешься?
– …
– Я не росла в норах. Ты выросла с ними, так почему?
Факел прогорел и погас. Дарья понемногу успокоилась в подземном плену и больше не плакала, хотя по-прежнему жалась к спасительнице. В тёмной норе звучал только один её голос, но так они разговаривали. Слова столь просты и привычны для человека, но немой язык ворожеи не мог передать мысли. Дарья читала эти мысли сама, без всяких слов. Впервые она не пугалась, а радовалась, что может слышать неслышимое.
Дашутке нравился истинный голос лекарки: такой приятный и мягкий, каким хорошо петь, но не как у наставницы, пусть в него тоже можно было влюбиться. Да, именно влюбиться, увлечься одним его звуком! Как многих она могла осчастливить, если бы пела истинным голосом. Но что-то случилось, ещё в раннем детстве, в младенчестве. С тех самых пор Сирин могла спеть только тем, кто выпьет особое зелье или может слышать безмолвное, как Дашутка.
И Сирин пела – долгие часы напролёт, под землёй, беззвучно перепевала Дашутке все песни, которые слышала от чернушек: про поверхность, про солнце, любовь и про счастье на воле. От старых вест она знала песни о лесных чудесах, Предках, духах и волчьей стезе; знала песни о славе и геройской смерти во имя рода, с какими охотники коротали ночи возле костров. Сирин не замечали или нарочно не обращали внимания, когда она тихо подкрадывалась и подслушивала, о чём поют в логове.
– Отведи меня домой, – попросила Дашутка и прочла её мысли: Сирин не могла сделать этого, не могла даже соврать в утешение, ведь любая мысль тут же открывалась для Дарьи. Так она узнала о Навьих Рёбрах, с которыми Сирин росла, ещё ей открылось, как зовут Яра и как сильно привязана к нему ворожея. Светлое чувство, знакомое Дарье только по книжкам, немного смягчало образ Навьего сына, которого она прежде знала только диким разбойником и душегубом.
Вместе с любовью в мыслях Сирин полыхнула тревога о Пастыре. Яр не должен был переходить черту, установленную по кровавому договору. Дарья попробовала потянуть за эту беспокойную ниточку и подивилась, что Навь тоже боится войны. Она пошла дальше, по тропке чужих ощущений, пока дорогу ей не преградило воспоминание о женщине с бусыми волосами. Здесь Дашутка впервые увидела Навью ведунью, которую боялся отец.
– Не отдавай меня ей! – схватила Дарья Сирин за плечи, и сама затряслась крупной дрожью. – Что угодно сделай, только не показывай меня ей на глаза!
Сирин не знала, как глубоко Дарья может читать её мысли. Она осторожно брала её за руки, оглаживала по спине и успокаивающе мычала, но Дарья не унималась.
– Выведи меня на поверхность, Богом молю! Выведи, пока никто не видит! Иначе меня отведут к ней, к твоей наставнице!
– …
– Нет, я её знаю! Я её в твоих мыслях видела, ведунья жестока, как сын! Стоит ей узнать про меня, как она меня тут же погубит! Я не хочу умирать, я спастись хочу!
– …
– Он тебя не послушает, никого! Ты любишь убийцу, а я для него только жертва! Он отведёт меня к ней, тогда и жизни конец.
Чем бы не пыталась успокоить её ворожея, Дарья больше сидеть не могла. Она вцепилась в свою темноволосую голову и раскачивалась, повторяя лишь: «Не губите меня! Не губите! Оставьте!»
Сирин не вытерпела, видимо, побоялась, что если ведунья прознает о ней, то правда убьёт, и не станет единственного человека, способного понимать её и без слов.
Сирин принялась шарить руками, в темноте никак не могла отыскать, где на ящиках свечи. Дарья поняла, чего хочет дикарка и отыскала свечу. Они подожгли фитилёк, подземная комната озарилась медовым сиянием. Сирин отлепила огарок, взяла Дарью за руку и вывела из норы. Но стоило им пройти по узкому тоннелю вверх, как они наткнулись на спавшего поперёк дороги Вольгу. Оказалось, что их давно сторожили. Будь Сирин Навью, она бы услышала, как сопит здоровяк, уставший после ночного набега.
