объектов дальнего теплоснабжения города. Теперь чаще случаются зимы теплые, а придет настоящий сибирский мороз? Надо достраивать птицефабрику, свинокомплекс, бройлерную, тепличный комбинат — тридцать гектаров под пленкой! Дела огромные и требуют, не боюсь повториться, постоянного напряжения, дисциплины. А у нас еще кое-где так работают: три дня жмут, пять дней гуляют. Спрашивать за порядок и дисциплину будем в первую голову с руководителя. Нередко, когда задают вопросы руководителю, почему отстает тот или иной участок работы, то слышат один и тот же ответ: «Я не вмешивался в это дело». Конечно, не во все надо вмешиваться. А если дело не терпит? Мы не имеем права делать что-то спустя рукава. С нас спросится… Да, на пути своем мы ошибаемся. Да, не застрахованы от оплошностей. Для нас нет указателей: «Осторожно — поворот». Мы еще не научились в полную силу использовать законы нашего общества, огромные возможности, заложенные в нем. Но мы постоянно учимся, по достоинству и критически оцениваем сделанное, вскрываем недостатки, промахи, делаем все, чтобы их исправить и не повторять… Это я вам напоминаю как крупному хозяйственному руководителю.
Мержин как-то померк, посерел лицом.
— Не в полную меру, конечно, еще работаем, Викентий Кузьмич, вы совершенно правы, — грустно сказал он. — По нашей отрасли не добились того, чего от нас ожидают: и производительность труда низковата, и дисциплина прихрамывает. Себестоимость нефти высокая. А главное в том как раз, чтобы на каждый метр проходки получить больше нефти, причем с наименьшими затратами.
— Вроде истина азбучная, а путь к ней непрост, — Викентий Кузьмич говорил до этого в полный голос, а тут, склонившись к Мержину, на полтона сбавил: — Так какой же объем по нефти берет объединение на конец пятилетки?
— У меня есть расчеты, Викентий Кузьмич, по которым три миллиона прироста мы пока дать не можем. — Мержии почувствовал, как взгляд Латунина проникает в самую его душу. Брови у Николая Филипповича сошлись, верхние веки отреуголились, кадык отвердел. Он знал, что его ответ не удовлетворил секретаря обкома, но пересилить себя не мог, чтобы сказать нечто среднее, обтекаемое. — Цифры показывают…
— Я тебя понял: запасы приберегаешь на черный день, — сказал жестко Латунин и точно осокой резанул. — Эти фокусы мне известны. Зачем повторять одно и то же? Все прикидываешься хитреньким мужичком в лаптях! Извини, но ты начинаешь стареть в своих взглядах. Цифры! За них не спрячешься. Давайте сосредоточиваться на тех объемах, которые обеспечиваются добычей.
— Рад бы, но проведенный расчет… — упорствовал Мержин.
— Не дави, пожалуйста, на меня своими цифрами, Николай Филиппович, — попросил Латунин, сдерживаясь. — Я знаю резервы нефтеобъединения. — Быстрым движением правой руки он убрал со лба седеющие русые волосы. — Подтянись-ка давай сам, как руководитель, и не умаляй человеческий фактор. С людьми ты умеешь работать. Подогрей их, настрой. Сам на себя бери ношу потяжелее. Шагай шире, ставь ногу тверже.
Губы Мержина, против воли его, повело на ухмылку.
— Нет лучше шутки, Викентий Кузьмич, чем над собой! Так вот я скажу о себе: шагнуть-то пошире можно, да как бы штаны не лопнули! Ведь удовлетворение всех наших заявок по министерствам едва ли возможно. А от заявок наши успехи целиком зависят.
Упорство, с каким Мержин отказывался взять повышенные объемы по нефтедобыче, было понятно Латунину, он даже мог бы сказать о себе, что слишком замахивается, спешит забежать вперед. Но в то же время Латунину не хотелось признавать этого, ибо он видел возможности, видел множество упущений в отрасли. Ведь есть же бригады у тех же нефтяников, у лесников, у строителей, — где угодно возьми — есть коллективы, где все отлажено, спаяно, высокая дисциплина, высокая производительность. Так сколько можно было бы черпать успеха, когда бы такой порядок вещей установился повсюду! Вот что мешало Латунину принять целиком доводы и расчеты Мержина. Он хотел большего напряжения во всем и во всех, хотел, может быть, невозможного. Но кто-то мудро заметил: «Кто хочет невозможного, мне мил». И Латунин сказал, поймав своим взглядом честный, открытый взгляд Мержина:
— А ты не робей! И в маловеры себя не записывай. Все, что по вашему объединению полагается министерствам дать, они дадут. В Москве вместе будем им предъявлять счета.
И Викентий Кузьмич, прощаясь с Мержиным, ободряюще рассмеялся.
5
Всякий раз выходя от Латунина, Мержин выносил с собой два острых ощущения: подъем духа и тяжесть новых забот. Николай Филиппович видел большую поддержку секретаря обкома, надеялся на нее без сомнений и колебаний. Эго вселяло веру в успех, побуждало к действию. За годы работы с Латуниным Мержин никогда не давал ему пустых обещаний, а что обещал — выполнял, каких бы усилий это ему ни стоило. И соглашаться не торопился, не выверив точно ответа. А под обаяние Викентия Кузьмича попасть было легко, и многие руководители на этом горели. Иной согласится, наобещает, груздем назовется, а в кузов потом лезет с плачем. И в личных беседах, и на бюро Мержин нередко вступал с Викентием Кузьмичом в доказательный спор, отстаивал сугубо свое пристрастное мнение. За это битым он не был, а пожуренным — частенько. Однако последние годы спорить с Латуниным ему становилось трудно: хмуро смотрел на него Викентий Кузьмич, когда Мержин «играл», выражаясь языком биржевиков, на понижение, доказывая, что повысить нефтедобычу по объединению в короткий срок сразу на несколько миллионов тонн не удастся. Шли в ход расчеты и веские доводы, Викентий Кузьмич кивал, резко встряхивал седину со лба и смотрел на генерального директора с укором. В таких случаях Мержину лучше было бы провалиться на месте, чем выносить пронзающие, с зеленоватым блеском латунинские глаза. Тут бы и дать обещание, тут бы и согласиться, но язык прирастал к небу, в горле застревал ком. Нет, не хотел Мержин быть мягко уступчивым, скорым на посулы и опрометчивые заверения. После ругал себя за строптивый характер и старался понять Латунина, которого чтил высоко и уважал без лести и страха. Размышления Николая Филипповича на этот счет сводились к следующему.
Латунин на протяжении всех лет работы первым секретарем обкома взваливал на себя огромную ношу, на нем, как на большом гвозде, висел весь этот обширный северный край, где отраслей в народном хозяйстве хватало, все были важные, все требовали к себе внимания, но
