покидала зону. Девушка переезжала в Свердловск, для последнего инструктажа, перед выходом туристической группы на маршрут:
– Сама она с ними не пойдет… – Наум Исаакович сверился с черным блокнотом, – она увидит бывшего супруга на допросе, после ареста… – в блокноте Эйтингона значилось имя бесследно пропавшей воровки Генкиной, или Елизаровой, но ни девушку, ни ребенка его светлости, так и не нашли:
– Но теперь он нам и не нужен… – с кухни запахло жареным мясом, – мистер Холланд едет в СССР, движимый долгом порядочного человека… – Эйтингон хмыкнул:
– Саломея, кажется, успокоилась… – девушка не упоминала об исчезнувшем сыне, – понятно, что она хотела использовать дитя, как орудие торговли с нами. Она волчица, как покойная Штерна, как мертвая Кукушка, и ее отродье, Марта… – у Эйтингона было нехорошее предчувствие:
– В квартирке ее нет, в Швецию она не прилетала… – он получил от Веннерстрема подробные описания гостей, – зато там подвизается подручный Валленберга, уголовник Волков, предатель родины. Его, как и остальных, ждет пуля в затылок. Только сначала мы поговорим с ними по душам… – узнав от Саломеи, что бывший Маляр, герой Сопротивления, барон де Лу, сидел в нацистском плену, Эйтингон сказал Шелепину:
– Не в начале войны, а в конце, и даже после победы. Он присматривал за украденными нацистами картинами. Он может знать, где находится Янтарная Комната. Но мы выйдем на месье барона через его пасынка, сына Поэта… – из Франции прислали справку, по которой выходило, что юный граф Дате пока учится в Токио:
– Де Голль хочет предложить барону пост директора музея Оранжери. Наверное, он согласится. Опять же, у нас есть время… – Эйтингону не нравились сведения, полученные из Лондона:
– В Лервик из Балморала летело четверо, а в Швецию явилось только трое. Либо четвертый вернулся в Лондон, как они и хотели, либо он сейчас здесь, только его не внесли в бумаги. Он, или она… – Наум Исаакович, раздраженно, похлопал себя по карманам твидового пиджака:
– Опять зажигалка куда-то завалилась. Я привык к тяжелым, золотым, а эта плексигласовая. Новый век, новые скорости, новые зажигалки, даже музыка новая… – шведское радио, на кухне, крутило, как сейчас говорили, рок. Наум Исаакович изучал переулок:
– Машина охраны, от секретной службы, как положено, но больше никого нет. Откуда внучке Горского, Марте, взяться в Стокгольме… – по спине пробежал неприятный холодок, Эйтингон вгляделся в темный сквер:
– Вроде на скамейке кто-то сидит. Нет, почудилось. Ветер сильный, он качает ветви… – с кухни позвали:
– Товарищ, все готово! Сегодня макароны по-флотски… – пробормотав: «Болонские спагетти», Эйтингон пошел мыть руки.
Бильярдные шары, с треском, разлетелись по зеленому сукну. Нагнувшись, прицелившись, Марта оценила расстояние до лузы.
После ремонта бывший чердак особняка в Мейденхеде, отдали, как говорил Волк, на растерзание банде. Мальчишкам привезли радиолу, от «К и К», очередной телевизор, вторую рулетку и бильярдный стол. Из Сиэттла в Лондон доставили крепко сколоченные ящики. Федор Петрович прислал в подарок внукам два игровых автомата:
– В Лас-Вегасе такие стоят, – усмехнулась Марта, – только наши машины принимают жетоны, а не настоящие деньги… – на чердаке повесили мишень, для игры в дартс. Неосторожно открывший дверь гость рисковал нарваться на ловко брошенный дротик.
Кроме прошлого века теннисного корта, разбитого на крохотном островке, рядом с речным домом, Волк устроил для парней баскетбольную площадку. В подвале появились боксерские груши и небольшой тир. Лошадей в усадьбе не держали, но мальчишки занимались в конюшне, в Мейденхеде и бегали на городское футбольное поле:
– Теодор-Генрих давно водит машину, – Марта сдула со лба прядь бронзовых волос, – а летом Волк и Максима посадил за руль… – в деревне они не пользовались лимузином, предпочитая незаметный остин. Охранников усадьбы семья тоже почти не замечала:
– Впрочем, это и не охрана, то есть не с Набережной, – подумала Марта, – местные полицейские приглядывают за окрестностями дома… – на речном причале они держали несколько лодок и моторку:
– Место, все равно, бойкое… – Марта легко отправила шар в лузу, – это у Джона, в Озерном Краю, захолустье. Но что делать? Не продавать же недвижимость, которой четыреста лет… – при ремонте дом снабдили новой проводкой и трубами, но кладка, по словам отца, оставалась такой же крепкой:
– Особняк еще столько же простоит, – обещал Федор Петрович, – не вздумайте от него избавляться… – Марта и не собиралась.
Цветной, иллюстрированный журнал, с фотографией нового кабриолета, Ford Thunderbird, на обложке, закачался. Мальчишеский голос, уважительно, сказал:
– Лихо вы, тетя Марта… – они говорили на немецком языке, – дядя Юзек, вы проиграли… – Андреас Кампе отложил Motor Trends:»
– Дядя Юзек, – поинтересовался парень, – можно мы с Юханом сгоняем партию? Каникулы начались, уроков у нас нет… – сын пани Аудры высунул светловолосую голову из-за бархатной портьеры, отделяющей приватный кабинет, от большого, подвального зала кафе «Барнштерн»:
– Папа, мама разрешила… – подтвердил мальчик, – она сейчас придет, с кофе… – пан Юзек надел пиджак:
– Полный разгром, фрау Марта, – весело признал он, – покойный пан Витольд рассказывал, что ваш муж тоже мастер бильярда… – Марта думала о тенях, за шторами безопасной квартиры:
– Я посидела в сквере, покурила… – она отряхнула руки, – но, кроме машины охраны, на углу, больше ничего не заметила. Правильно говорит Джон, у меня семейная паранойя… – ей, на мгновение, отчаянно захотелось увидеть Волка:
– Просто побыть рядом… – женщина вздохнула, – в Мейденхеде парни пропадают в игровой комнате, а мы устраиваемся с кофейником в библиотеке и слушаем музыку… – на Андреаса Кампе Марта наткнулась по пути к кафе «Барнштерн»:
– Ты вроде после обеда никуда не собирался, – удивилась женщина, – вечер на дворе… – Андреас выпятил губу:
– Эмилия сказала, что у Юхана, то есть у его родителей, есть новые журналы, американские. Они старые, на самом деле, – добавил мальчик, – их туристы оставляют. Но все равно, у нас таких не продают. И у них стоит бильярд, тетя Аудра и дядя Юзек разрешают нам поиграть…
На полках в нижнем зале лежали россыпи Life, New Yorker, изданий о кино и автомобилях. В кафе, несмотря на предрождественское время, яблоку было негде упасть. Аудра показала Марте большую, пышную елку, украшенную пурпурными и серебристыми шарами:
– Цвета заведения, – объяснила женщина, – видишь, у официантов такая же форма. Это все Юзек, – ласково сказала она, – у него хороший глаз. До войны он хотел стать художником, а здесь, в Стокгольме, выучился на дизайнера… – муж Аудры работал на мебельном предприятии:
– Называется, IKEA, – добавила женщина, – господин Кампрад раньше рассылал товары почтой, а в этом году открыл первый магазин… – Марте понравилось кафе:
– Вы все сделали на американский манер, – заметила она Аудре, – такие заведения очень популярны в США… – кресла и столы были низкими, светильники, простыми, матового стекла. По стенам развесили афиши фильмов и театральных постановок, с автографами актеров, над входом красовался плакат:
– Рождественский ужин и встреча Нового Года, танцы до утра, фейерверк на площади… – Марта подумала, что надо привезти семью в Стокгольм:
– Мальчишкам здесь понравится. Навестим Инге и Сабину, в Дании, поживем летом на местных островах. У Аудры и Юзека есть дачка, как папа выражается. Покатаемся на яхте, побродим по лесу… – в кабинете управляющей кафе Марта увидела небольшой портрет. Она узнала твердое, решительное лицо женщины:
– Папа и Волк о ней много рассказывали. Пан Юзек отличный художник… – покойная пани Ядвига держала на руках светловолосую, кудрявую девочку. Аудра перехватила ее взгляд:
– Мы с Ядвигой дружили, – тихо сказала она, – знаешь, Марта… – женщина закурила, – я все время думаю, а если София… – она показала на картину, – жива? В сорок девятом ей был всего год от роду… – Аудра помолчала:
– МГБ могло дать ей новое имя, отправить в приют. Ей сейчас десять лет… – женщина прошлась по кабинету, – Юзек не говорит о таком, но я вижу, по его глазам, что он думает о девочке. Она похожа на Ядвигу, – Аудра показала на портрет, – смотри, у нее может быть такая же родинка, на щеке… – Марта отозвалась:
– Даже если это так, милая, то вряд ли вы ее, когда-нибудь, увидите… – она, незаметно, покачала головой:
– Если то же самое случилось с девочками Эмиля, с маленьким Павлом, то мы никогда, ничего
