звуке погони французам.
— Мы сдаемся, господин офицер! — пожилой гренадер поднял руки, отбрасывая ружье. — Пощадите!
Его товарищи не спешили расстаться с оружием, видно, надеясь, что одинокий всадник даст им уйти. Войцех прошел сквозь сбившихся в кучу французов, как мясницкий топор сквозь мякоть, сабля разрубила меховую шапку гренадера, на землю посыпались пальцы, прикрывшие голову от удара, тело мешком осело к ногам Йорика.
— Он один, один, чего вы боитесь? — выкрикнул молодой солдат, бросаясь к коню с штыком наперевес.
Шемет поднял Йорика на дыбы, штык прошел под мягким конским брюхом, тяжелые копыта обрушились на грудь солдата. Его товарищи в отчаянном порыве бросились к нему, и Войцех вылетел из седла с саблей в руке, рубанул сплеча ближайшего противника, хлопнув Йорика по крупу раненой рукой.
Боль пронзила его от локтя до плеча, но ярость приглушила ее и смертельным вихрем закружила в безмолвном танце. Лишь сабля звенела о штыки и солдатские тесаки, и наседавшие враги падали один за другим, и горячие фонтаны хлестали из глубоких ран, заливая лицо и руки Войцеха, воспламеняя его все больше, и глаза засияли восторгом, и счастливая улыбка расцвела на бледных губах, и вкус вражеской крови пьянил, как старое вино.
* * *
— Он мертв уже три раза, парень, — хриплый голос ворвался в алую мглу, возвращая Войцеха в мир живых, — присядь, отдохни.
Голос говорил по-немецки, но акцент был не французский, Войцех сразу и не сообразил, какой именно. Он опустил саблю, и тонкая струйка крови полилась в землю рядом с сапогом. Рукава доломана ниже локтя насквозь промокли, на губах запеклась густая корка, открывшаяся рана жгла огнем.
— Вы где? — Шемет вытер саблю обрывком французского мундира, огляделся. — Вы кто?
— Сержант Хью Мак-Грегор, Колдстримский гвардейский, — говоривший, пошатываясь, встал, и Войцех разглядел высокий силуэт в длинных рейтузах, с широкими плечами, обтянутыми красной курткой, и со встрепанными волосами. Луна светила сержанту в спину, и лица его было не различить.
— Как вы здесь оказались? — недоверчиво спросил Войцех, переходя на английский.
— Бог его знает, — пожал плечами Мак-Грегор, — я даже не знаю, где это «здесь». Выпить не найдется?
— Не уверен, — вздохнул Войцех, — я, кажется, потерял коня.
Он свистнул, и Йорик, недовольно фыркая, выступил из темноты, обнюхал хозяина и положил теплую морду ему на плечо, в знак прощения.
В седельной сумке, кроме кожаной фляги с коньяком, отыскалась пара сухарей и кусок твердого сыра. Костер разводить не решились, несмотря на пробиравшую до костей сырость, пшеница, подсушенная огнем, могла вспыхнуть в любой момент.
— Умылся бы ты, парень, — сержант приложился к фляге и вернул ее Войцеху, — рожа в крови, чисто вампир, глядеть на тебя страшно. И рубил ты их, прямо тебе скажу, так, что меня дрожь пробрала, а я, парень, не робкого десятка, трусов в Колдстримский гвардейский не берут.
— Лейтенант Особого Гусарского Эскадрона Шемет, — представился, наконец, Войцех, — я от своих отбился, и…
Он замолчал, не желая еще больше пугать случайного товарища. Мак-Грегор, так кстати оказавшийся в поле, вернул его из темных глубин безумия, из-за алой черты, которую Войцеху до сих пор переходить не доводилось.
«Мне нравится убивать, Исаак, — горько подумал он, — теперь нравится. Войдем в Париж, и я больше никогда не возьму в руки оружия. До самой смерти. Клянусь».
Войцех отыскал в сумке флягу с водой, кое-как оттер лицо смоченным подолом рубахи, прополоскал рот, сплюнул. Железный привкус все еще стоял во рту.
— Да ты, никак, ранен, парень, — заметил Мак-Грегор, разглядывая грязный платок, стягивавший рукав доломана выше локтя, — и кровь сочится. Сам перевязывал?
— Сам, — кивнул Войцех, — что, заметно?
— Слепой углядит, — ухмыльнулся сержант, — дай-ка я, приятель. Не то кровью изойдешь, а нам еще своих искать. Ты не знаешь, где мы?
— Понятия не имею, — покачал головой Войцех, — на север ехать надо, не заблудимся. Вот далеко ли, этого я не знаю. Ты-то как здесь, сержант? Ваши все там остались, на поле, мертвецов хоронят.
— Меня француз по голове прикладом приложил, когда мы ворота Угомона закрывали, — вздохнул Мак-Грегор, — ребята там остались, а меня наружу вынесло. Ну, и потащили меня, видать, на допрос. А допросить не успели, я без чувств валялся, в обозе. Очухался я, когда телега покатила куда-то. Французский-то я знаю плохо, не сразу сообразил, что они драпают. А про меня забыли, как пить дать. Ну, я с телеги тихонечко скатился и пополз. Руки-то мне связали, ноги тоже. Уже в поле нашел мертвого драгуна французского, его саблей веревки перепилил. Голова, к чертям собачьим, все еще раскалывается. Но жить буду.
— Будешь, — усмехнулся Войцех, — дожевывай сухарь и поехали отсюда. Йорик и двоих вывезет, если шагом.
Он вгляделся в открытое лицо с пронзительными голубыми глазами под копной темных рыжеватых волос и тихо добавил.
— Спасибо тебе, сержант.
Далеко они не уехали. Через час Мак-Грегор чуть не соскользнул с конского крупа, снова лишившись чувств. Войцех еле успел остановить Йорика, стащил сержанта на землю. Под расстегнутой красной курткой обнаружилась уже начинавшая чернеть рана от мушкетной пули. О ней Мак-Грегор, описывая свои заключения, даже не заикнулся. Чертыхаясь и скрипя зубами, Шемет промыл рану коньяком, перевязал снятой с себя разорванной рубахой, укрыл плащом. Мак-Грегор очнулся, снова хлебнул коньяку и, тихо посапывая, уснул. Будить его Войцех не стал, в надежде, что утром они доберутся до своих вернее, и прилег рядом, глядя в бездонное черное небо, усыпанное крупными звездами.
* * *
Звезды неслись навстречу, выныривая из редких пушистых облаков, подсвеченных разрезанной пополам луной. Ветер, ледяной и колкий, развевал за спиной белый шелковый шарф, трепал выбившуюся из-под кожаного шлема прядку волос, звенел в расчалках. Деревянный пропеллер мерно напевал веселую песенку. «Пилот молодой умирает, механики все собрались…»
Ньюпор накренился влево, и Шемет пошел в боевой разворот, сворачивая к вражеской позиции. До рассвета оставался час, но боши уже подняли в воздух аэростаты, готовясь к утреннему артобстрелу. Наблюдатели все еще не забрались в корзины, даже в бинокль британские позиции в такой темноте было не разглядеть. Войцех ухмыльнулся, положив затянутую в перчатку руку на гашетку Льюиса. Его не ждали.
Шум мотора далеко разносился в предутренней тишине, и навстречу Ньюпору из облака неожиданно выскочил Альбатрос. Войцех чертыхнулся, он привык к тому, что ночь — его время, и к воздушной дуэли не готовился. Серое облако с громким хлопком распустилось у правого крыла — Арчи тоже не дремали. Войцех потянул ручку, набирая
