— Они скорее пойдут по своей старой дороге — Литовский полуостров и Сиваш. А у нас на Литовском пусто.
Лишь к утру связисты наконец нашли начдива-4 Тимошенко и соединили с главкомом.
— Товарищ Тимошенко, как и ожидалось, махновцы вновь нарушили договор с Советской властью и сейчас корпус Каретникова, обманным путём уходя из Крыма, направляется к своему атаману Махно. Ваша задача на допустить этого. Приказываю встретить мятежный корпус и уничтожить.
— Есть встретить и уничтожить, — отвечал по-военному Тимошенко. — Какие у них силы?
— Примерно тыщи две сабель, около трёхсот пулемётных тачанок и с десяток орудий. Интербригада Матэ Залки у вас?
— Да, вот сам Залка со мною рядом.
— Передайте ему трубку.
— Я слушаю вас, товарищ Фрунзе, — послышался баритон венгра.
— Товарищ Залка, вы поступаете в подчинение Тимошенко и имеете боевую задачу — уничтожить мятежный корпус махновцев.
— Есть уничтожить мятежников, товарищ главком. Спасибо за доверие.
Фрунзе, поморщившись, положил трубку и потянулся к стакану. Кутяков услужливо подхватил графин, стал наливать воду.
— Болит. Выдвинь ящик, Ваня, достань соду.
— Лечиться надо, Михаил Васильевич, — в который уже раз посоветовал Кутяков.
— Когда, Ваня? Сам видишь, ни минуты покоя.
18. До последней минутыДоклад начальника контрразведки Зиньковского о разоблачении целой группы террористов, присланных Чека для ликвидации Махно, не понравился Нестору:
— Какие у тебя доказательства, что они посланы Чека?
— Все семеро признались на беседе.
— Знаю я твои «беседы», на них и бочка признается, что она сноха Петлюры.
— Обижаешь, Нестор Иванович, а агенты у меня для чего? Именно благодаря им я этих бомбистов и заарканил.
— Кем были посланы?
— Манцевым.
— Опять Манцев?
— Опять. Что делать, у них, чекистов, работа такая.
— Чёрт его знает, — наморщился Нестор, — у них там, в Харькове, левая рука не знает, что делает правая.
— Что-то не верится, — хмыкнул Зиньковский.
— Что не верится? Рыбин только что говорил по телефону с Раковским, тот сказал, что уже подписан четвёртый пункт договора, что вопрос о вольной Советской территории решён положительно. Аты: «не верится».
— Дай бог нашему теляти волка съесть.
— Ну и где ж твои «бомбисты»?
— Там, где им и положено быть.
— Ладно. Вижу, хлеб не зря едите, — проворчал Махно, и было непонятно не то в похвалу, не то в упрёк. Зиньковский не стал уточнять, понимая состояние батьки, не хотевшего верить в очередное предательство большевиков и лелеющего мысль о «Свободной Советской Территории». Ну никак не хотел батька лезть на ссору с большевиками, и даже прибывших на гуляйпольщину продотрядчиков не стал расстреливать, а призвав к себе старшего из них, сказал:
— У нас, голуба, принято за всё платить. У вас есть деньги платить за хлеб? Нету.
— Но у нас разнарядка, товарищ Махно, выгребать излишки.
— Хлеб лишним, брат, никогда не бывает. Это тот же товар, за него платить надо. Вот ты кто по профессии?
— Я металлист, слесарь.
— Ну вот, мы с тобой почти коллеги, я был литейщиком. Тебе за работу платили?
— Платили. А как же?
— Мне тоже платили. Почему же мы не должны платить крестьянину, товарищ? Он что, у бога телёнка съел?
— Но это ж для армии, товарищ Махно.
— Ну и что? Чем же мы тогда будем отличаться от бандитов, если станем у мужика отбирать его добро, мол, для армии?
— А что ж я скажу начальнику тыла?
— Так и скажи, мол, на заготовку деньги нужны. А прибудешь с деньгами, сам найду тебе хлеб не дорогой и хороший.
После того как продотряд был выдворен с гуляйпольщины, Щусь спросил Махно:
— И ты, думаешь, убедил их?
— Не думаю, но знаю, что надо приучать их к мысли, что у нас бесплатно хлеб брать нельзя, что здесь Свободная Советская Территория. Пусть привыкают.
25 ноября, во время совещания в штабе, туда влетел разведчик, сообщил встревоженно:
— Со стороны Орехова идёт конный отряд красных.
— Большой? — спросил Нестор.
— Не менее двухсот сабель.
Щусь, взглянув на Махно, молвил с едва прикрытой насмешкой:
— Уж не твои ли продотрядчики с карателями.
— Без паники, — сказал Махно. — Виктор, Лева, живо к штабу 10 пулемётов.
Через десять минут махновский штаб ощетинился стволами, даже на крыше из слухового окна выглядывало рыльце «Максима».
Махно спросил Белаша, вошедшего в комнату:
— Пулемётчиков предупредил, чтобы без команды не стреляли?
— Предупредил, только по твоей команде.
— Добро, — сказал Нестор, вставая из-за стола и подходя к окну. В конце улицы показались конники в остроконечных шлемах с красными звёздами. Ехали не спеша, стараясь держать в рядах равнение.
Возле штаба, отмеченного чёрным знаменем на фронтоне, остановились. Красноармейцы слезли с коней, встали около, держа их под уздцы.
— Виктор, иди встреть, видишь, командир идёт к крыльцу, — сказал Махно. — Пусть пропустят.
Все расселись. В дверь вошёл командир в длинной шинели с саблей на боку, взял под козырёк, представился:
— Командир эскадрона Мартынов. Я к товарищу Махно.
— Я слушаю вас, комэска.
— Товарищ Махно, Нестор Иванович, я тоже анархист, хотя и служу в Красной Армии. Я провёл среди бойцов разъяснительную работу о программе анархизма, и они все со мной согласились, одобрили эту программу и на собрании решили перейти на вашу сторону.
— Но я не могу вас принять.
— Почему?
— У нас договор с Советской властью, точнее, с большевиками о союзе для борьбы с белыми, и там оговорено — другу друга бойцов не переманивать.
— Но вы же нас не переманиваете, мы переходим к вам добровольно.
— Нет, товарищ Мартынов, я не могу нарушать договорённости.
— А они могут.
— Что вы имеете в виду?
— То, что завтра, 26-го, красные наметили нападение на Гуляйполе с целью уничтожения вашего отряда и вас лично.
Махно переглянулся с командирами. Уловив в этом взгляде недоверие, Мартынов сказал:
